ЖИЗНЬ КОРОТКА, ИСКУССТВО – ВЕЧНО

Источник – журнал «Петербургский театрал», сентябрь 2021

Текст – Сергей Полянский

«Кабала святош/Мольер» - культовая пьеса Михаила Булгакова о трагических

ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ ХУДОЖНИКА И ВЛАСТИ, НАПИСАННАЯ НАКАНУНЕ БОЛЬШОГО ТЕР­РОРА И ЗАПРЕЩЕННАЯ В 1936 ГОДУ САМИМ СТАЛИНЫМ. ЭТОТ ТЕКСТ БУЛГАКОВА НЕЧАСТО ПОЯВЛЯЕТСЯ В ТЕАТРАХ. Еще РЕЖЕ СПЕКТАКЛИ ПО ЭТОЙ ПЬЕСЕ СТАНОВЯТСЯ СОБЫТИЯ­МИ. В ИСТОРИИ ЛЕНИНГРАДСКОЙ СЦЕНЫ ТОЛЬКО ОДНА ВЕРСИЯ СТАЛА ЛЕГЕНДАРНОЙ - спектакль Сергея Юрского и Олега Басилашвили с музыкой Олега Каравайчука в БДТ, гениально оформленный художником Эдуардом Кочергиным. Новый спектакль Семена Спивака звучит остро и современно, несмотря на то, что сделано в традиционной для режиссера манере.

Художественный руководитель Молодежного театра на Фонтанке Семен Спивак любит драматургию Булгакова. Пьесы автора «Мастера и Маргариты» появляются на сцене Мо- лодёжки с завидной регулярностью. Впервые Спивак обратился к Булгако­ву в замечательной постановке «Дни Турбиных», диалог с автором продол­жился в спектакле «Дон Кихот», и вот теперь новое обращение - премьера «Кабала святош/Мольер».

В контексте сегодняшней жизни эта история снова актуальна. И как бы ни старались режиссер и художник сделать свой спектакль вневремен­ным, стилистически текст и коллизии сюжета «Кабалы святош» возвращают нас в сов­ременную реальность, в которой любой может превратиться в иноагента и из любимчика власть предержащих впасть в опалу и даже оказаться на скамье подсудимых. Но театр Спивака никогда не стремился к публицистичности и политике. И «Ка­бала святош/Мольер» при неизбежных ассоциаци­ях с сегодняшней жизнью остается спектаклем о человеке, который не может изменить своему божест­венному предназначению, даже, возможно, внутренне желая этого.

Явленное перед зрителями на сцене закулисье театра - ряд гримировальных столиков, перед которыми артисты готовятся к выходу на сцену, оборачивается закулисьем жизни. Не о внеш­нем успехе Мольера, не о блеске Франции времен короля-солнце Людовика XIV, а о драме челове­ка и большого художника этот спектакль. Мольер в исполнении Сергея Барковского - артист как нельзя лучше подходит на эту роль - предстает человеком, который всеми силами хочет быть в ладу с государством, рад заискивать и прогибать­ся, явно готов быть одним из них. Он не сильно отличается от своих будущих гонителей - само­дур и деспот в своем театре, безжалостный к ар­тистам своей труппы. Но все же разница есть. И большая. Мольер - великий артист, и талант ге­ния, приблизивший его к королю, - у великого правителя должны быть и великие шуты - сыграет с ним злую шутку. Для искусства, в чьей власти душа художника-Мольера, нет запрет­ных тем, а в государстве они есть. Не­случайно художник Степан Зограбян создает внутри своей сценографии два разительно отличающихся друг от друга непересекающихся мира: на авансцене - мир театра, теплый, до­машний, с подробным бытом актеров, свечами и париками и мир государ­ства, где властвует король, мир аб­страктный, насквозь символический и условный, сценографически созданный художником в эсте­тике, напоминающей спектакли Боба Уилсона.

Чем более авторитарным становится обще­ство, тем больше в нем табу. Мольер сочиняет и показывает «Тартюфа» - замахивается на святое, выводит на сцену ханжу в церковной рясе, оскор­бляя на королевской сцене высшую церковную власть. Такие вещи не прощаются.

Сергей Барковский виртуозно ведет тему сво­его героя. Его Мольер до поры до времени не вы­зывает никакой симпатии - довольно мерзкий, самовлюбленный и сладострастный старик. Ко­стюм Пульчинеллы с подчеркнуто толстым пузом, красным «птичьим» носом усиливает это впечат­ление. И доводит образ комедиографа почти до карикатуры, когда, сбежав со сцены Пале-Рояля за кулисы, Барковский-Мольер в этом костюме начинает флиртовать с молоденькой Армандой Бежар (Анастасия Тюнина).

Но до поры до времени высшая власть благо­волит к нему. Король Людовик в этом спектакле правит своим королевством в перерывах между партиями в теннис. В отличие от Мольера, об­итающего на авансцене в темном мире закули- сья, он, как и полагается монарху, обитает на вершине, на вершине символической лестницы. Его мир и костюм чист и стерилен - бел как снег. И Мольер, поднимаясь на прием к королю, так же облачается в излюбленный королем белый. Андрей Шимко делает своего Людовика совре­менным человеком без отсылок к исторической фигуре. Он хочет быть над схваткой, на дистан­ции со всеми, как небожи­тель. Актер делает его мане­ру общения отстраненной, движения по-спортивному пружинящими, но сдержан­ными. Поначалу он почти безэмоционален. Кажется, что-то живое в нем про­глядывает лишь тогда, ког­да он устремляется играть или собирается пообедать.

Шимко блестяще показыва­ет классического политика, готового не задумываясь пожертвовать даже близким другом, когда этого требу­ет политическая ситуация, хотя, впрочем, Мольера он воспринимает больше как любимую живую игрушку.

Третьей важной силой в этой игре стал Архиепископ в точном и профес­сиональном исполнении Романа Нечаева. Он - интриган и, как и должно, серый кардинал. Он появляется в обычном черном костюме, напоми­ная жирную черную муху на фоне белоснежного «сахарного» пространства покоев короля. Архие­пископ города Парижа лишь однажды облачится в церковный наряд - на исповеди Мадлены Бежар, когда та сообщает ему страшную тайну, о ней не знал даже сам Мольер - возлюбленная комедиан­та, на которой комедиограф собрался жениться, - его дочь. Дело о кровосмешении, вскрывшееся в результате предательства Мольера любимым уче­ником Муарроном (Сергей Яценюк), и признания на исповеди его прежней возлюбленной реша­ют исход противостояния Мольера и церковной власти. Мольер разительно изменился, ушла вся спесь, раздражительность, сиюми­нутность - проступило подлинное в этой личности. И вот здесь Сергей Барковский с особым проникнове­нием играет судьбу многих гениев, имевших романы с властью. Его осунувшийся, потерявший форму Мольер с потухшим взглядом в этот момент чем-то напоминает поздние фотографии Мейерхольда, накануне ареста утратившего прежде всегда присущий ему блеск и театральность образа. Барковский пронзительно играет финальные сцены, в которых Мольер встречается после всего про­изошедшего со своими артистами и сцену прощения Муаррона. Да, его Мольер раздавлен. Однако именно в этот момент в спектакле Семена Спивака с особой силой проявляет­ся, видимо, одна из самых важных идей этой постановки - тема театра, тема искус­ства. Ars longa, vita brevis, как говорили древние, - жизнь коротка, искусство - вечно. Именно эта тема, формально не названная, торжествующим крещендо прозвучит в финале спектакля.