Источник – «Литературная газета» от 15 июня 2021 года
Текст – Виктория ПЕШКОВА
В Молодежном театре на Фонтанке сыграли премьеру «Кабалы святош». Худрук театра Семен Спивак отказался от традиционной трактовки знаменитой пьесы Михаила Булгакова как конфликта художника с властью и посвятил свой спектакль жизнеутверждающей силе театра.
Сближения бывают не только странными. Чаще, пожалуй, все-таки закономерными. Идея поставить «Кабалу святош» занимала Семена Спивака последние несколько лет и в том, что пандемия передвинула премьеру вплотную к 130-летию Михаила Афанасьевича, можно усмотреть нечто булгаковское: ковид выступил частью силы, несущей зло, но в данном случае совершившей благо – позволившей принести оммаж виновнику торжества. Но, разумеется, дело не в чествовании, хотя для Молодежного театра на Фонтанке и его худрука Булгаков – автор, без преувеличения, знаковый, ибо роднит их ироничное отношение к жизни и самим себе. А посему публика до сих пор с любовью и восхищением вспоминает «Дни Турбиных», спектакль, составивший незабываемо яркую главу в истории театрального Петербурга. Уже почти столько же – почти 15 лет – не сходит с афиши «Дон Кихот», поставленный Спиваком по последнему оперному либретто, сочиненному драматургом. Но «Кабала святош» – больше, чем финальная часть булгаковского «триптиха» на Фонтанке. Это возможность поговорить со зрителем о судьбе театра. Сегодняшнего театра.
Нет-нет, разговор пойдет не про взаимоотношения художника и власти. Они-то как раз вполне предсказуемы: при любом строе, любой экономической и политической системе власть изо всех сил стремится, во-первых, дать художнику меньше, чем он того заслуживает, а во-вторых, при первой же возможности отобрать назад свои милости. В спектакле Спивака Людовик XIV (Андрей Шимко) предстает не в королевском одеянии XVIII столетия, а в элегантном спортивном костюме и надетой поверх него «кольчугой» фехтовальщика – ни дать ни взять бизнесмен высшего эшелона. И свита (чертовски слаженная когорта первокурсников мастерской самого Спивака) ему под стать: что в кружевах и атласе, что в офисной униформе – холуй он и есть холуй!
Вообще, надо отдать должное изящной иронии, с какой София Зограбян одела персонажей спектакля – придуманные ею костюмы самоигральны в самом высоком значении этого слова. Дельартовское буйство красок в нарядах актеров труппы господина де Мольера, хтоническая серость облачений служителей Кабалы, слепящая белизна «хьюгобоссовских» одежд короля. Визуальный ряд спектакля для Семена Спивака не «иллюстрация» режиссерских решений, но, своего рода, «параллельная» драматургия. Сценография Степана Зограбяна решена как конкуренция спусков и подъемов, избежать которых не дано ни одному смертному: наклонные пандусы ведут героев спектакля из полумрака закулисья на залитую светом сцену, низвергают с высот королевских благодеяний в пучину бед и несчастий.
Власть художников не любит, поскольку управлять ими уж больно несподручно, но ради очередной констатации очевидности Семен Спивак не стал бы браться за «Кабалу святош». Для него судьба Мольера – пример того, как человек находит в себе силы извлекать свет и радость бытия из самого непроницаемого мрака отчаяния. Жан-Батист продолжает творить даже тогда, когда все его мечты и надежды летят в тартарары. Сергей Барковский виртуозно справляется с поставленной перед ним задачей явить зрителю главный талант своего героя – любовь к жизни. Этой любовью пронизано все, что он делает, озарены все, кто его окружает. Она многогранна и многолика – не зря же древние разделяли любовь на целых семь подвидов.
Агапе руководит Мольером в отношении к Мадлене Бежар (Светлана Строгова) – угасшая любовь человеческая переплавилась в неугасимое профессиональное братство. Эрос правит его страстью к Арманде Бежар (Анастасия Тюнина) – юному источнику его поседевшего вдохновения. Сторге осеняет отношение к труппе – единственной настоящей семье. Людус заставляет комедианта вести фатальный поединок с королем и принять смертельный вызов от неукротимого маркиза д’Орсиньи (Алексей Одинг). Филиа позволяет простить предавшего его Муаррона (Сергей Яценюк). Ну, а театр для Мольера давно уже стал манией – божественным безумием, которому он жертвенно служит до последнего своего вздоха. Но, дело, конечно, не в том, какая любовь за что «отвечает» в жизни Мольера, а в том, что для него эта жизнь сама по себе и есть любовь. К жизни. Во всех ее проявлениях.
В своей версии «Кабалы святош» Семен Спивак не пытается предъявить обвинение несовершенному мирозданию и его ещё более несовершенным обитателям: люди как люди, обыкновенные, и милосердие иногда стучится в их сердца… Актеры театра на Фонтанке становятся адвокатами своих персонажей. Людовик-Шимко не может поставить под удар репутацию королевской власти: ему по-человечески Мольер очень симпатичен, но брак-то его, как ни крути, беззаконен, пусть и не по его вине. Архиепископ Шаррон (Роман Нечаев) не может не блюсти честь мундира, сиречь сутаны, так что странно было бы от него ожидать восторгов по адресу обличительной остроты мольеровского «Тартюфа». И д’Орсиньи-Одинг не может не схватиться за шпагу при одной только мысли что его, потомка знатного рода, какой-то фигляр вывел в своей комедии – ведь, по сути, кроме фамильной гордости у него и нет ничего. Но, пожалуй, самое точное попадание – мурашки по коже – это самонадеянный красавец Муаррон: такое впечатление, что Сергей Яценюк «подсмотрел» своего героя в каком-нибудь ночном клубе или ином тусовочном месте – его персонаж совершенно искренне верит в то, что мир принадлежит молодым, на том только лишь основании, что они молоды, старикам в нем не место.
Но давайте будем честны до конца – сам Жан-Батист тоже не безгрешен и тоже «не мог поступить иначе»: упоённый творчеством, он счел для себя возможным не заменить годичное (!) отсутствие любимой некогда женщины и странное появление у нее подозрительно молоденькой сестренки. Фактически, кара, настигшая Мольера, это плата за две искореженные жизни – Мадлены, которая, как любая женщина хотела семейного счастья (когда она говорит, что преданную собаку нельзя выгнать на улицу, сердце замирает) и Арманды, выросшей без отца, и потому ищущей в муже не пылкого возлюбленного (несколько коротких шагов к спальне Муаррона она проходит так, словно идет на голгофу), но надежную защиту и опору.
Да, Мольеру приходится вести сраженье «с целым морем бед». Но режиссера, в первую очередь, волнует не исход битвы – он, в общем-то предрешен – а то, как Жан-Батист ведет сражение. Мольера могут оставить силы, может ненадолго дать слабину достоинство, но вера в то, что жить стоит, его не покидает никогда. Он и умирает в спектакле не перед глазами публики – что происходит на сцене Пале-Рояля мы так и не увидим. Зато увидим, как «воскресший» мэтр собирает своих артистов, чтобы вывести на финальные поклоны – театр существует до тех пор, пока в нём есть зрители. Он же для них и придуман.
Режиссера Семена Спивака и его труппу такое положение вещей вполне устраивает. Потому и зрительные залы у них всегда полны – публика знает, что здесь без света и надежды ее не оставят. Не секрет ведь, что уже не один десяток лет у театральных «властителей дум» правилом хорошего тона считается убеждать зрителя в том, что он полное ничтожество, жизнь, которую он ведет, полна грязи и мерзости, из которых ему не выбраться до конца своих дней, а раз так, то и барахтаться особенно нечего. Но Семён Спивак остаётся верным себе – несовершенство мира не является достаточным основанием для того, чтобы не любить его, а удары судьбы делают еще более ценными те скромные дары, которые изредка преподносит нам жизнь. И театр, по его разумению, самое подходящее место для того, чтобы напомнить нам об этом.