Включите свет
Текст: Мария Кингисепп
Молодежный театр на Фонтанке представил премьеру спектакля Михаила Черняка «Любовью не шутят». Сценическая редакция театра по мотивам одноименной романтической пьесы Альфреда де Мюссе, видного литератора XIX века, решена как музыкальная трагикомедия с нотками водевиля, мюзикла и приключенческой мелодрамы — с неожиданной, впрочем, развязкой и жанровым кульбитом.
Это спектакль-хамелеон. Большую часть времени он прикидывается простодушным зрелищем, полным лукавства и карикатурного юмора. Действие щедро наполнено забавными сценическими «бирюльками». Публика как бы случайно слышит голос помощника режиссера, который обычно предназначен исключительно для закулисья. Помреж раздраженно требует то включить, то выключить дежурный свет — то в зрительном зале, то на сцене. Сцена представляет собой ярко-зеленый газон, ровный, чистый, обманчиво гладкий и добропорядочный. Так выглядят регулярные сады «в лучших домах», когда ландшафтный дизайн геометричен и четок, деревья, кусты и трава ровно подстрижены, во всем царит симметрия и порядок. Художник Валерия Камольцева придумала зрелищный ход: большие — выше человеческого роста — латинские буквы то складываются вместе во французское слово AMOUR (любовь), то порознь разъезжаются в стороны и превращаются в стены замка, в высокие топиарии, арочные своды храма и прочие предметы, атрибуты и локации. Несколько кубов-табуретов и лицевая сторона букв покрыты зеленый травой, как и планшет сцены. Однако буквы не так просты. У этой «медали» есть и оборотная сторона — имитация не то обоев, не то книжных иллюстраций, на которых изображены пейзане, пейзанки и картинки милой сельской жизни. Вдобавок буквы А и R контурированы тонкой неоновой подсветкой (художник по свету Валентин Бакоян), которая, загораясь по необходимости, обозначает антураж: пятачок кабаре или ночного клуба. Реквизита в спектакле немного, но буквально каждый предмет обыгрывается, рождая россыпь ярких актерских этюдов.
История катится легко и вприпрыжку, как тележка с горки, все больше и больше разгоняется. Зал все чаще и радостней смеется, а вот уже и хохочет, и хлопает в ладоши. Поначалу действие и вовсе смахивает на приторную пастораль, беззаботность которой поддерживается пасторальной же музыкой, со всеми присущими ей игривыми трелями клавесина и взволнованными переборами струн арфы. Тревожную атмосферу шутейной опасности и опереточного напряжения, возникающую периодически, транслируют барабаны. Музыкальная тема персонажа (композитор Ирина Долгова) запускается актерами то кивком головы, то щелчком пальцев, то мановением руки. Сатирические, тянущиеся к гротеску зонги исполняются всеми действующими лицами (по очереди или дуэтами) перед двумя микрофонами, стоящими по обеим сторонам сцены.
Каждый исполнитель зонга демонстрирует прекрасный (природный или разработанный) вокал: сказываются старания музыкального руководителя постановки Сергея Патраманского. Многие вокальные номера и сценические зарисовки-вставки кокетничают с эстрадой, а заодно с приторными рекламными роликами, выдающими сатирический настрой беззаботной до поры безнаказанной пасторали.
Сюжет долго и умело прикидывается простым и тривиальным, но совершенно незаметно для публики восходит во втором действии чуть ли не к древнегреческой трагедии, отображая пагубную идеологию господствующего класса и страдания «низов от верхов».
Альфред (Сергей Барабаш) возвращается домой после долгого отсутствия. Стоит отметить, что сие имя даровано герою сценической версией театра: в оригинале юноша именуется уморительно для русского уха — Пердикан. Барон (Петр Журавлев), отец Альфреда, намерен женить отпрыска на своей племяннице Камилле (первая главная роль Марии Вершининой, с которой она с блеском справляется). В дело вовлечены наставники кузенов — мэтр Блазиус и дама Плюш (обаятельно и с явным удовольствием комикующие, то и дело срывающие овации публики Александр Конев и Нина Лоленко), а также священник — мэтр Бридэн (Сергей Малахов). На посылках у них прислуга: простодушные мать, отец и ни за что страдающий жених Розетты (Александра Бражникова, Роман Рольбин и Гарий Князев).
Отдельные игровые эпизоды явно рассчитаны на насмотренность зрителя: в спектакле можно разглядеть сценки и расслышать интонации из любимых отечественных телефильмов. К примеру, мэтр Блазиус вопит «Господин барон!» точно так, как звал барона Мюнхаузена — Олега Янковского слуга Томас — Юрий Катин-Ярцев. А слуги демонстрируют тот добрый деревенский юмор, с каким артисты убедительно существовали на площадке картины Владимира Меньшова «Любовь и голуби» (порой так и кажется, что Меньшов выйдет из кулисы и произнесет: «Фигура вторая, лирическая»). По ходу пьесы выясняется, что Камилла за годы странствий Альфреда вознамерилась стать убежденной монахиней и удалиться от суеты мира. Она вроде бы разочаровалась в мужчинах, но это не точно. Жених пробует привести ее в себя воспоминаниями об общем детстве, «когда деревья были большими», затевает с ней соревнование «кто кого переупрямит», стремится вызвать в ней ревность… И в отчаянии делает вид, что вот-вот женится на чистой юной Розетте, даром что она ему не ровня. Камилла в отместку включает режим «собаки на сене». Все вокруг сбиты с толку. Альфред заводится не на шутку, и в пылу страстей никто не замечает, насколько эта игра затянулась. А глупые причуды молодых эгоистов, папаши-барона, витающего в облаках (вкупе с пошлыми купидонами на веревочках) и недалеких наставников, занятых чем угодно — чревоугодием, пьянством и прочей духовной деградацией, но только не своими неокрепшими духом подопечными, могут закончится печально…
Сердце Розетты не выдерживает обмана беспечного молодого повесы. Однако Михаил Черняк, человек тонкой душевной организации, оберегает публику от откровенных страданий. После того, как в момент свадебной церемонии Альфреда и Камиллы всех настигает весть о смерти обманутой бедняжки, режиссер ставит «немую сцену» — наподобие финала гоголевского «Ревизора». Артисты замирают, всяк в своем образе, отыгрывают шок и растерянность, и обозначают запоздалое раскаяние. Так постановщик предельно наглядно показывает, как невинная, по мнению сотворивших ее персонажей, шутка оборачивается настоящей трагедией. И видится в этот момент отсылка к финалу фильма Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово», когда провинциальный актер, герой Евгения Леонова, все приговаривал, что его расстрел — это, мол, шутка, господа, проверка. А сам отходит тихонько в сторонку и умирает на стогу сена от сердечного приступа. Поверил человек в реальность происходящего — не пережил предлагаемые обстоятельства. Вот и Розетта, как искренний доверчивый человек, как наивный чистый ребенок, не пережила предательства своего фальшивого жениха.
В ускоренном темпе пройти некоторые стадии принятия горя зрителям и персонажам помогает актерский ансамбль спектакля. Ибо в подавленное состояние разом впадают все. Несколько минут на сцене и в зале стоит гнетущая тишина. Всеми «на скорости» проживаются отрицание (жених Розетты не верит в ее смерть и устремляется проверить), гнев (того же жениха — но гневается он беззвучно и внутренне, ибо представляет собою народ, который, как у Пушкина в «Борисе Годунове», безмолвствует), депрессия (минуя стадию торга). Возможно, режиссеру не давал покоя эпизод из «Неоконченной пьесы для механического пианино» Никиты Михалкова, когда героиня Евгении Глушенко с упреком говорила мужу: «Какой ты, Миша, неделикатный — опять всех расстроил!». Потому что Михаил Черняк умело переключает регистр внимания зрителей с горевания на лирику светлой печали и театральной условности. Звучит песня-посвящение — но вовсе не любви, как можно было бы ожидать.
В финальной этой песне у каждого персонажа снова есть соло, оправданное его характером. Припев артисты, рассевшись на авансцене и глядя в зал с мудрой, всепрощающей и всепонимающей, родительской лаской, исполняют хором. Умиротворяющее их песнопение посвящено тому самому пресловутому «дежурному свету», который неспроста, оказывается, «возникал» в начале и в конце каждого действия. Тому дежурному свету, что несколько сбивал с толку зрителя неискушенного, а искушенному буквально демонстрировал разрушение пресловутой же «четвертой стены» и «пел оду» сценической условности.
В стихах Александра Конева (автора текстов всех песен спектакля) говорится о том, что в душе каждого из нас должен, просто обязан гореть свет — если не яркий, то хотя бы приглушенный, дежурный. Прием с песней намекает, что, по Шекспиру, весь мир — театр, а люди в нем — актеры. А постановка в целом дает надежду на то, что театр просвещает и осветляет публику. В этом его правильная и высокая миссия. Не в шутку, а всерьез.