В Молодежном театре на Фонтанке состоялась премьера спектакля по пьесе Эжена Ионеско «Стулья»
Текст: Елена Шарова
Он и она в присутствии любви и смерти
В Молодежном театре на Фонтанке состоялась премьера спектакля по пьесе Эжена Ионеско «Стулья».
Вы когда-нибудь замечали, что Петербург – город влюбленных людей? По величавым, парадным, прямым как стрелы улицам, между величественными зданиями в кудрявых облаках лепнины, между безмолвными праздными статуями, видящими неведомые сны о былом, по шумным улицам, окутанных музыкой торопливых шагов и шорохом шин, бродят они – пары, держащиеся за руки и идущие своими маршрутами к своим потаенным целям. И возраста у этих влюбленных – нет, точнее, неважно, сколько им лет: они просто крепко держатся за руки…
Искусство – субъективно, как сама жизнь: банально, но так сказано — кто-то видит лужи, а кто-то солнце в них.
Пьеса классика и основоположника театра абсурда Эжена Ионеско «Стулья» в постановке Молодежного театра на Фонтанке (режиссер Линли Цзян) стала для меня спектаклем о любви: а какой она бывает после 75 лет жизни вместе? Наверное, можно предположить, о чем мечтает юная пара, для которой жизнь беспечальна и бесконечна, а любовь – прекрасна и вечна. Но вот проходит 75 лет – страшно подумать о возрасте стариков, держащихся друг за друга как сцепившиеся жухлые осенние листья, летящие на немилосердном осеннем ветру вперед к ледяному горизонту. Что остается у них – в уставших, опустошенных, измученных прожитыми годами душах, в головах, где как шарманка крутятся обрывки мыслей, давних впечатлений, угасших чувств, вдруг вспыхивающих, как скромная спичка в бездонной темноте близкой ночи?
Каждый день как неожиданная милость, подаренная судьбой, но сколько их остается вперед? — как бусины, нанизанные на тонкую нитку, они вот-вот рассыпятся и упав в прах, навеки будут забыты в самом темном и заброшенном углу мироздания. И смутный горизонт все ближе, как близко – на расстоянии протянутой руки конец пути, конец истории, уже написанной двоими и не подлежащей исправлению.
А каждый день может стать последним – и события этого дня как тот самый абсурдный калейдоскоп с разноцветными, то яркими, то смутными стеклышками — искорками, озаряющими то тот, то этот фрагмент уходящей жизни.
Нежный, по-весеннему трепетный: их первая встреча, он – настойчиво–шутлив, озорной, влюбленный, очарованный, она – юна, грациозна, стыдлива… Солнечный – дорога в Париж: то ли в цветущий прекрасный сад, то ли действительно в город, в который они так и не дошли, но к которому стремились. Темный и стыдный – воспоминание Старика о матери, в котором он так томительно и болезненно пытается разобраться: да ведь всех нас в той или иной степени мучит сознание вины перед ушедшими близкими – не все сделал, не помог, бросил и не вернулся. Яркий – забавная любимая игра, они немного поспорят, кому водить, но, конечно, старик сдастся первым, он привык уступать, да и водит лучше.
Мысли спутаны, день – как обрывки беспорядочно разбросанных писем, которые не собрать и уже не прочитать, ясны лишь воспоминания, они обретают форму, цвет, голос: старики ждут гостей, расставляют те самые стулья – разные по форме, для каждого гостя – свой. И гости собираются, бесплотные тени, видимые только стариками – давно забытая, но по-прежнему юная и прелестная, никогда не стареющая возлюбленная. Бравый полковник, весь в бряцающих орденах, твердо уверенный, что ни одна дама не устоит перед мундиром, а потому весьма фривольно заигрывающий с еще одной гостьей, по всему нестрогого поведения. И – дух захватывает – сам император, несомненно, прибывший оценить значительные заслуги старика… Их старый как мир, шаткий дом на острове, где единственное развлечение – смотреть на лодки, связывающие иллюзорный, абсурдный мир теней с существующей где-то там реальностью, наполняется гостями, шорохом давно замокших голосов, шелестом невидимых шагов, призраками давно угаснувших чувств.
Постановка безукоризненно создает атмосферу абсурда, четко просчитанную режиссером: если честно, присутствует удивление тем, как столь молодой автор как Линли Цзян (а она – студентка РГИСИ, но – класс Семена Спивака) столь точно воплотила на сцене достаточно сложное даже для маститых мэтров произведение. Театр абсурда нередко вызывает зрительское неприятие своими традиционными приемами – отказом от сюжета, игрой с языком, алогичностью и парадоксами, сюрреализмом и символизмом, темами экзистенциализма. Но не в этот раз. Быть может, как мы привыкли думать, свойственное восточным людям чуткое проникновение во внутренний мир людей, умение читать потаенный язык их чувств и эмоций при внешней сдержанности помогли ей создать сильное произведение, где все традиции абсурда работают на яркие проявления и впечатления. Не забудем, конечно, и о том, что спектакль рождался под руководством учителя и мэтра Семена Спивака.
Лаконичность декораций – трансформирующаяся во что угодно стремянка, те самые стулья и три абажура, выхватывающие в нужный момент тот или иной фрагмент существования, игра со светом и цветом опять же работающие на внутреннее содержание – сводят к минимуму возможность отвлечься от тех самых обрывков существования, что складываются и наполняют последний день стариков (художник – Соня Лабзовская, художник по свету – Радмира Ружковская). Красный – цвет полный жизни, любви, радости вопреки всему, но и – цвет тревожный, предвещающий перемены, быть может, губительные, быть может, счастливые. Черный – цвет безысходности, тупика, конечно, смерти, цвет, означающий финал всего, точку невозврата, безнадежность. И белый – цвет души, нежности, надежды, чистый свет бесконечного прощения и прощания.
И надо всем плывут то игривая, изящная, нехитрая французская песенка, сопровождающая юность, то тихая мелодия, все понимающая, теплая, ласковая, обещающая покой всем, кто устал и разуверился (музыкальное оформление – Юньшу Дуань (Китай)).
Спектакль очень молод в буквальном смысле и во всех смыслах: его артисты – студенты (Федор Фролов и Анастасия Пащенко), при этом невероятно ярко, убедительно, вполне профессионально создавшие образы своих героев, душою и сердцем прожившие с ними этот их последний день, вошедшие вместе с ними в глубокую старость. А по сути, не всем даже нужны были слова: необыкновенно выразительно в пластическом решении воплощен образ Смерти (Екатерина Никитина), неотвратимо подкрадывающейся, неизбежной, страшащей и всемогущей, отступающей на краткий миг, но все равно неизбежно возвращающейся, чтобы безжалостно забрать все – жизнь, воспоминания, желания и надежды.
До последней фатальной минуты старики беспомощно, мучительно, трудно все пытаются понять, разобраться в том, что же было сделано не так, где они повернули не туда, что же сделали правильно, а в чем ошиблись. Они – как небесного ангела ждут Оратора (Максим Малуев), который придет и поможет, который выскажет мудрыми словами то, что они сказать не умеют. И он, конечно, придет, как когда-нибудь за каждым придет неумолимый корректный Оратор — ангел в безукоризненном белоснежном костюме и сделает аккуратную пометочку в книге ушедших душ…. С чем ты встретишь его – вот вопрос: в ледяном ли ореоле одиночества, с тоской ли в сердце из-за пустых, прожитых без тепла лет, или уже успокоившись и смирившись — с улыбкой той самой, единственной и любимой перед расставанием с искренней и непоколебимой надеждой на скорую вечную встречу?…