Источник – Журнал «Театр+», Июнь 2023
Автор – Мария Кингисепп
Молодежный театр на Фонтанке представил премьеру «Васса (Мать)». В основе спектакля – первая, ранняя версия драмы Максима Горького, написанная в 1910 году.
Зрителю более известна другая версия — «Васса Железнова», в 1930-е наполненная автором обязательной социально-политической (читай: революционно-советской) повесткой. В постановке же Семена Спивака речь идет о вечных человеческих ценностях: о любви и семье, о терпении и прощении. Говоря современным языком, в фокусе премьеры –незакрытые гештальты, коммуникативные барьеры и мучительные триггеры.
Сорежиссер спектакля и исполнительница заглавной роли Вассы Петровны Железновой – ведущая актриса Молодежного театра Екатерина Унтилова. Неоднозначные роли сильных духом (по внешним проявлениям) и беззащитных (по душевной организации) женщин из лучших произведений отечественной и зарубежной драматургии прошлого и нынешнего века – ее стезя, ее конек ее профессиональная карма. Очевидно, что выбор пьесы Горького был сделан ею с желанием глубокого осмысления неоднозначной героини – человека неравнодушного, непонятого, отчаянно одинокого в большой семье, глубоко травмированного самыми близкими людьми, однако обладающего несгибаемым внутренним стержнем.
Как часто бывает в работах Спивака, новый спектакль публику сперва погружает в состояние обманчиво обволакивающее, размеренное, неспешное, свойственное Чехову или Островскому. Часы на сцене честно тикают и в нужный момент бьют. Час обеда подошел – все чинно садятся за стол, привычно соблюдая приличия. Милые чудачества, невинные шалости, романсы и песенки под гитару, настольные игры... Поначалу в доме Железновых «почти всё хорошо». Мать еще привычно властвует, а домочадцы привычно подыгрывают, подчиняются ее единоначалию, хоть и демонстрируют недальновидность, беспечность и наивность. Пребывая в ожидании обретения свободы и денег после скорой и неизбежной кончины главы семейства.
«Фр-р! Фр-р!» – курлычет незадачливая Людмила (Анастасия Тюнина), воображая себя диковинной птицей, принцессой. Она словно выпорхнула с костюмированного бала в опереточной маске, переходящей в пудреный парик, в корсете и в пышной юбке с дюжиной оборочек. «Бум!» – дурачится легкомысленный дядюшка Прохор Железнов (Валерий Кухарешин), являясь то «весь в белом» – франтом в мушкетерской шляпе с пером, то щеголем, дарующим семейству торт, к которому никто не притрагивается, да еще и отравить дарителя норовят. «Наше вам с кисточкой» – кособокий Павел (Андрей Зарубин) к месту и не к месту затравленно изображает шутовской полупоклон с тремя быстрыми подскоками. Стойким оловянным солдатиком размеренно вышагивает по авансцене исполнительный управляющий Михайло Васильев (Петр Журавлев). Под звуки вольнодумного джаза появляется в доме своенравная бунтарка Анна (Анна Геллер) в мужском брючном костюме, манерно покуривая длинные сигареты.
Во многих сценах очевидна блистательная, искусная работа режиссера по пластике Игоря Качаева. Чутко откликается на происходящее световая палитра художника по свету Евгения Ганзбурга. В сценографии и костюмах Степана и Софии Зограбян царит изысканный холодный модерн. Столовая Железновых больше походит на оранжерею, что метафорично. Но трудно взращиваемый Вассой сад лишь формально объединяет разрозненных родственников и мало кого реально интересует. Как бы тщательно ни поливала хозяйка пышный розарий из лейки, а любви не взрастит: сплошные долг и обязанность, пустые хлопоты. Как бы фотогенично ни садились домашние на лестницу, нескончаемой вереницей ступенек уходящую в небо-мансарду, никого из них в подлинную семью не соединить.
В музыкальной партитуре спектакля угадывается Каравайчук, звучат «Кокаинетка» и «Маленькая балерина» Вертинского. Последняя сопровождает явление резвящейся в доме молодежи, одетой на манер персонажей комедии дель арте: веселый Пьеро-Андрей Зарубин, развеселый Арлекин-Александр Конев и хохотушка Коломбина-Анастасия Тюнина. Большие взрослые дети – чем бы ни тешились, лишь бы молчали о наследстве...
Но дети не молчат. Все настойчивее требуют они от матери денег, хотят наследства, которое, как они убеждены, им причитается. Садятся вокруг нее плотным полукругом. Обступают ее – не для семейных обнимашек, а для устрашения и самоутверждения. Увы: все попытки собрать этот рассыпающийся карточный домик жалки и бесцельны – как бесплодны усилия любви, как неумны потуги ненависти, как уязвимы обманутые ожидания.
Когда Вассу хватает удар, она падает ничком, никем не подхваченная, не поддержанная. Ее беспомощная просьба «Воды!» звучит нескончаемым, несносным рефреном. Это клич кукушки, одуревшей в густом, но опустевшем и опостылевшем лесу. «Во-ды! Во-ды! Во-ды!» – монотонно талдычит
Васса-Унтилова малой терцией в скорбном миноре. И в этот момент из женщины властной превращается в беспомощную юродивую. Дети ее, жаждущие свободы, разбегаются врассыпную. Старшая Анна брезгливо подойдет к матери, но не с целью помочь, а чтобы снять с ее шеи ключ, вскрыть бюро, найти и сжечь бумаги, препятствующие получению вожделенного наследства. И только после сжалится – словно через силу подаст Вассе воды.
«Любите меня... Человек ведь я...», – сдавленно молит поверженная Васса-Унтилова, молит смиренно и настойчиво. Это натужная речь человека, перенесшего инсульт. Но она умудряется и сидя на полу с согбенной головой упрямо держать спину. Эта Васса поднимется (откуда только силы берутся?) и восстанет – из душевных руин, из пепла сожженных бумаг, из растоптанной жизни, и во главе семьи вновь сурово встанет, и вернется обреченно-осознанно в бытие и сознание. Ибо понимает: кто, если не я? Ибо ей, как никому, очевидно, что дети или мужчины, семья или социум – все кругом слабаки. И некому, кроме женщины-матери, держать их и нести за них бремя ответственности. И вновь соберутся за столом и убежавшие прочь из дому, и ушедшие вон из жизни, свои и чужие, и притихнут, и молитва прозвучит, как положено, и часы пробьют, как колокол. По ком он звонит? По тебе, оглушенный зритель. Человек ведь ты.