СЕМЕН СПИВАК: «Я за театр, призывающий любить жизнь»
Мы говорим: «Молодежный театр», подразумеваем «Семен Спивак», говорим: «Семен Спивак», подразумеваем «Молодежный театр». Вот уже 35 лет имя народного артиста России неотделимо от коллектива, который он возглавляет, который за это время стал одним из лучших в избалованном театральными изысками Петербурге.
Во главе любого успешного коллектива стоит личность – и кто из нас на самом деле знает, как это бывает нелегко, какие сомнения приходят в голову в бессонные петербургские ночи, какими извилистыми необъяснимыми путями украдкой спускается вдохновение и что нашептывает лукаво и насмешливо, из чего, «из какого сора» рождается и расцветает творение, призванное пробудить в людях свет, зажечь свечу на ветру… В этом разговоре мы надеемся найти ответы, поговорим, поразмышляем и, быть может, станем несколько богаче, чем были раньше…
О ВОЗРАСТЕ
…Старение неизбежно, поэтому какой смысл переживать? В восточных летописях говорится о том, что у реки есть исток, и середина, и устье, где река впадает в океан. Я с этим образом согласен, потому что во мне есть и подросток, и тридцатилетний муж и отец, и старец, умудренный опытом. А вообще-то, недаром в Библии написано: «Будьте как дети».
Легко сказать… Как сохранить в себе ребенка?
Думаю, это передается генетически. Моя мама, сотрудница исполкома, в душе абсолютно не была ребенком. Она была очень строгой, жесткой, могла разбудить меня ночью и спросить: «Почему в дневнике двойка?». А папа был добрый, нежный, наивный. Помню, на третьем курсе, у меня была девушка, и мы с ней поссорились. Я приехал на зимние каникулы домой в Черновцы, сильно переживал. И мама наседала: «Что у тебя лицо такое грустное? Какой-то ты закрытый!». А папа подошел и тихо спросил: «Ты влюбился?». Вот и вся разница… Чтобы играть в театре, нужно быть ребенком в душе. Мальчишка берет машинку и верит, что она сейчас поедет как настоящая. Вот так же и артист, читая пьесу, должен верить в происходящее. Если не верить, выйдет мука для режиссера.
Для многих молодых людей сегодня сравнение с ребенком сродни оскорблению – отдает неполноценностью.
Потому что мир стал слишком расчетливый. А общество пытается причесать человека, сломать его. Нынешним молодым труднее стало оставаться самими собой, чем нашему поколению. В моей молодости тоже хватало подводных камней, но она проходила в более спокойное время.
О ЛЮДЯХ
У вас нет ощущения, что люди в принципе обмельчали?
Такие выводы звучали в разные эпохи, и всегда находились объяснения. Вот и теперь причин для духовной деградации хватает. Цивилизация, достижениями которой мы так гордимся, увеличение количества гаджетов, бесконечное вмешательство искусственного интеллекта в человеческую жизнь – все это не может не влиять на личность. Хотя началось все не сегодня. Великие творцы чувствуют перемены намного раньше, чем это происходит в жизни. Еще Карел Чапек в пьесе «Россумские универсальные роботы» описал учреждение, где молодые люди работают и влюбляются в роботов. Сегодня очень многие перестали чувствовать. Боюсь, есть во всем этом закономерность: чем выше уровень цивилизации, тем ниже по своему духовному развитию становится человек.
Знаете, я верю в конец света. Это не значит, что обязательно разверзнутся небеса, и явится огненная колесница. Просто мы станем совсем холодными, равнодушными: я – к вам, вы – ко мне, врач – к пациенту, учитель – к ученикам, ученики – к родителям, родители – к детям. Вот так постепенно все грозит окончательно охладиться и заморозиться.
Был такой замечательный фильм Луиса Бунюэля «Призрак свободы». Он состоит из серии новелл. И одна из них повествует о человеке, который сидит на чердаке с винтовкой и стреляет в прохожих. Почему? Он ненавидит людей. Его ловят, судят и приговаривают к высшей мере: отпускают к людям…
То есть, вы согласны с фразой Жан-Поля Сартра «Ад – это другие»?
Да. Но и в аду мы пытаемся выжить и не растерять человеческую сущность, достоинство.
О СОВРЕМЕННОМ ТЕАТРЕ
Театр сегодня разделился на тот, что ориентируется на человека, на лучшее в нем, и на авангардный, где режиссер демонстрирует свои возможности. Стас Намин однажды сказал: «Я занимаюсь только красотой, уродством я не занимаюсь». Сегодня нет «плохого» и «хорошего» театра, но один рассматривает под увеличительным стеклом красоту и интересуется душой, а другой обнажает уродство. Пока что эти направления балансируют, хотя очень многие придерживаются второго. Я за театр, призывающий любить жизнь. А оскорблять, унижать, втаптывать в грязь зрителя – это и есть одно из проявлений ада искусства.
Но многие художники говорят о важности разоблачения пороков и наводят на них увеличительное стекло искусства.
Теми, кто пытается создать так называемый «новый театр», больше движет желание удивить, обратить на себя внимание. Один на тысячу экспериментаторов действительно делает интересную, значимую постановку. Но, как правило, зрителя хотят загрузить негативом, чтобы он ушел из театра оглушенный: «Ты думал, это плохо? Нет! Будет еще хуже!». Вот что очень часто сегодня слышат люди и со сцены, и с экранов. Запад уже переболел этим — у них маятник идет в обратную сторону, им хочется человечности, доброты, глубины. Мне кажется, провокационным искусством занимаются люди, которые еще не обрели гармонию в душе.
Михаил Жванецкий говорил: «Надо уметь закрывать скучную книгу, уходить с плохого кино»…
Правильно! И в театре надо садиться так, чтобы можно было легко покинуть зрительный зал.
Что вы сейчас репетируете?
Вуди Аллен дал нам право первой постановки в Санкт-Петербурге пьесы «Бруклинская сказка». Возвращаясь к вопросу о современном театре, хочу сказать, что наша задача – не нанести зрителю травму, а постараться сделать так, чтобы после нашего спектакля ему было легче жить, стало светлее на душе. Вот и в «Бруклинской сказке» хоть главный герой – мафиози, у нас не будет убийств. Мы ставим спектакль не про бандитов, а про людей, про семейные ценности. Понимаете, мир вообще делится на добро и зло. Наш театр идет по пути добра. Когда я читал «Бруклинскую сказку», я много смеялся. А это хороший признак: лучше смеяться, чем плакать. Хотя в жизни невозможно все время смеяться и быть счастливым. Да и не нужно, наверное. Ведь тогда мы перестанем ощущать счастье.
Прочитала в отзывах: «Ваш театр дает надежду». А люди готовы принять этот свет? Для чего сегодня зритель идет в театр?
Каждый ищет в театре свое. И у нас есть свой зритель. Я даже могу назвать примерную цифру: пятьдесят тысяч человек. И они приходят к нам, чтобы очиститься. Священник, который освящал здание театра, сказал: «У вас что не спектакль, то проповедь». Человек идет в театр, чтобы услышать о тех вещах, которые его волнуют.
Как вы относитесь к многочисленным антрепризам, театральным проектам?
Я терпеть не могу слово «проект». Вы можете представить, как Мольер говорит: «Я начинаю новый проект»? Вообще, в словах таится огромный смысл. Если мы не начинаем работать над спектаклем, а начинаем работать над проектом, то эта сухость слова не может не отразиться в работе. Понятно, что сейчас все хотят заработать деньги. Жизнь стала достаточно опасна. А когда опасно жить, все начинают включать мозги. Включается мозг – выключаются чувства.
А вот в кино вкладываются огромные средства…
И какой результат? Один-два фильма, которые можно и нужно смотреть из тысячи снятых. Вы знаете, почему американское кино сильное? Когда там начались разные не очень хорошие процессы, все театральные режиссеры ушли в кино, а театральный режиссер анализирует иначе… А у нас сейчас кино снимают все. Как продюсер может снять кино? Режиссер должен быть художником. А настоящих художников мало. В театре грамотных режиссеров больше, чем в кино. Я считаю, что театр находится в большем порядке, чем кино. Ему надо только немного помочь.
Но вашему театру ведь помогают?
Помогают. И я за это благодарен. Но это должно быть нормальным явлением повсюду.
Из вашего театра зрители уходят просветленные. Откуда в вас корни этого света?
Для меня не пустое слово «гуманизм». Хотя его сейчас даже стыдно произносить. «Очень гуманный спектакль», «в нем много добра» — это уже не похвала. Мы сами себя разрушаем. А я уверен, что в наше тяжелое время нужно помогать жить человеку, а не говорить, что все будет плохо, ужасно… Запад уже переболел этим, — у них маятник идет в обратную сторону: им хочется человечности, доброты, глубины. Все экспериментаторы работают у них на малых площадках. У нас же эти эксперименты часто идут на главных театральных сценах.
На ваш взгляд, как-то можно прервать эту цепочку?
Есть художники, которые занимаются светом.
То есть вы считаете, что искусство может изменить человека?
По людям, которые выходят из нашего театра, я понимаю, что это так. У нас много постоянных зрителей, которые на каждом нашем спектакле получают прививку света.
Знаю, что вы не любите школьные культпоходы…
Да, я ненавижу, когда в театр приходят целыми классами. Я даже закрыл спектакль «Гроза» из-за того, что учителя вместо того, чтобы разбирать это произведение на уроках литературы, приводили к нам на спектакль учеников.
А вы могли бы специально для подростков, которые сидят за компьютерами, сформулировать, для чего нужно ходить в театр?
Могу. Я об этом думал. Театр – это одно из последних искусств, в котором между зрителем и артистом нет техники. Мастерство артиста, его энергетика воздействуют непосредственно на зрителя… В цивилизации есть как положительные черты, так и огромная разрушительная сила – люди стали меньше общаться. У меня ощущение, что это все закончится очень плачевно. Недавно смотрел передачу, в которой рассказывалось, что уже и зубы выращивают у взрослых людей с помощью стволовых клеток. Люди постепенно становятся роботами, похожими друг на друга.
Вы как-то сказали, что Молодежный театр – театр женский…
Да, я считаю, что у нас женский театр. И если говорить в целом, то основа земной жизни – это женщины. И репетировать мне легче с женщинами.Почему?
Они работоспособней мужчин. Они глубже понимают. Они лучше совмещают чувства и разум. Я часто встречался в работе с женщинами, которые не понимают, что им дано больше энергии, чем мужчинам. И драма в этом случае неизбежна. Мне интересно общаться с теми женщинами, которые понимают корни своей силы. А многие женщины, увы, не понимают этого и считают, что мужчины – вторичны, что они «мелочь».
Вы знаете, что в некоторых родах насекомых и зверей мужская особь умирает сразу после оплодотворения самки? Мужчина должен принять мысль о том, что женщина мощнее, спокойнее, разумнее, и тогда он перестанет чувствовать себя на вторых ролях. А некоторые мужчины поступают неразумно – начинают бороться за право первенства. Думаю, это проигрышный вариант – и на него уходит огромное количество энергии, и в результате в отношениях между мужчиной и женщиной происходит трещина. Я даже по залу замечаю – когда женщины приходят с мужчинами, то у них некоторое снисходительное отношение к мужчине: «Ну, ты идешь?» Мужчина у них, как собачка на поводке. Древние китайцы, которых я очень уважаю и очень им верю, сказали очень мудрые слова: «Нет ничего ужасней в жизни, чем сварливая жена».
Может, проблема в мужчинах?
Наверное, проблема в том, что русский мужчина находится в очень трудной моральной ситуации, которая сложилась вокруг него. Ну как может мужчина чувствовать себя мужчиной, получая низкую зарплату? Наверное, русские мужчины и пьют так много от этой безысходности. У них нет перспективы! Определены некие рамки, которые очень негативно психологически воздействуют…
Однажды от одного политика я услышал такую фразу: «Если мужчина любит работать, он сможет заработать деньги». У меня тогда на месяц испортилось настроение. Мне так хотелось ему ответить, что он не вполне понимает суть вопроса. У мужчин «опущена грива» не потому, что они слабаки, а потому, что они поставлены в такие жизненные условия… Мне кажется, сделана большая технологическая ошибка– все время говорят, что надо поднять зарплату учителям и врачам. А почему ничего не говорят про артистов? У нас из театра ушла одна артистка, и теперь она ходит по Петродворцу в старинном костюме и фотографируется – и при этом зарабатывает в десять раз больше, чем наши артисты. Ведь работать сегодня в театре – это значит сделать очень серьезный выбор.
Меня очень волнует эта тема! Есть великий роман Фейхтвангера «Иудейская война» о том, как римляне завоевывали иудеев. Древние римляне были «люди-машины» — они убивали всех на своем пути. И когда создалась эта ситуация, старейшины собрали иудеев. Они пришли к выводу – даже если всех перережут, надо закопать свитки. И спустя много лет мы понимаем, что они пришли к самому верному решению. Я так говорю не потому, что работаю в области культуры! Нет! Государство выживет, если выживет культура.
Может, все-таки надо было ответить тому политическому деятелю?
Во-первых, он не занимается культурой. А во-вторых, вряд ли мои слова что-то изменят. Но если он так думает, то значит, есть еще миллионы чиновников, которые думают так же: если ты здоров и живешь плохо, значит, виноват в этом только ты сам. А великие поэты? А Ван Гог, который не продал ни одной картины и, если бы его брат не кормил бы его, он бы умер с голоду. А сейчас его этюд стоит миллионы долларов. Почему в мире мало ценят культуру на государственном уровне? Я смотрю с грустью на мировые верхи – им кажется, что все дело в политике, но это большая ошибка… Они не очень понимают, зачем вообще нужны люди искусства. Ведь можно и без нас. Во всех странах урезают финансирование культуры. В некоторых странах вообще остались четыре национальных театра. Все остальные играют по подвалам.
Почему так происходит?
Потому что, когда фирмы производят компьютеры – они видны, а в театре мы производим невидимый, но самый дорогой товар — дух. А на земле всегда ценилось то, что можно потрогать. Но я считаю, что невидимое намного значительнее.
О ЙОГЕ
С чего началось ваше увлечение йогой?
Со знакомства с моим будущим учителем по йоге Эдуардо. Это было около двадцати лет назад. Нас познакомила замечательный педагог нашей Театральной академии и дочка великого учителя и создателя предмета «Сценическое движении» Ивана Эдмундовича Коха. Она сказала: «Я никогда не дарила своего учителя никому, а вам, Семен Яковлевич, подарю!»
Потом я поехал в Мадрид, где и живет мой учитель по йоге. Один из учеников моего мастера – какой-то состоятельный человек, которому Эдуардо очень помог в жизни, купил ему здание – в одной части находится центр йоги, в другой части – театр Трибуэнье. Он щупал мой пульс, и ему все становилось ясно – вплоть до того, что я иногда делаю неправильно. Как-то он мне сказал: «Если ты очень устал, делай только последнее упражнение – организм так можно обмануть – он считает, что, если сделал последнее упражнение, как будто бы сделал весь комплекс». Эдуардо каким-то образом знает все – и про здоровье, и про мысли, и про желания. Я считаю, что он великий человек. И мне очень повезло!
А какой именно йогой вы занимаетесь?
Я не делаю асаны, я занимаюсь исключительно дыхательной йогой. Мой учитель каждому из своих учеников дает индивидуальные упражнения. Эдуардо прожил 20 лет на Тибете и считает, что самое главное в жизни человека – дыхание. По дыханию о человеке можно сказать все. Я занимаюсь вечером, перед сном. Это не просто. Я прихожу, как правило, после спектакля поздно вечером, почти ночью. В голове — мысли о спектакле, обрывки каких-то разговоров… Потом ужинаю. И после ужина обязан час ждать, так как сразу после еды заниматься нельзя.
Вы разговариваете с вашим учителем о жизни? Может, вы узнали от него что-то очень интересное, о чем могли бы поведать?
Конечно, мы разговариваем. И он, действительно, очень мудрый человек. Например, однажды у нас с ним был разговор про мужчин и женщин. Я сказал, что у нас в России принято, что мужчина должен нести на себе всю ответственность за семью и за любимую женщину. А Эдуардо мне на это ответил: «В паре все должно быть 50 на 50. Если 20 на 80 – это значит, уже какие-то проблемы в отношениях».
Вы могли бы сформулировать, что вам дают занятия йогой?
Конечно же, я очень сильно изменился. Мне кажется, что раньше я не был столь откровенным и свободным, я часто надевал маску, когда общался с людьми. Йога учит свободе, учит говорить то, что чувствуешь. Я стал ближе к артистам. У меня ушел страх. Я стал больше понимать саму жизнь. И думаю, что, безусловно, стал спокойней. Насколько, конечно, режиссер может быть спокойным…
О САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
Вы семь лет проработали в Москве и жили на два города. Насколько этот период был сложным для вас?
Крайне сложным! Я так радовался, когда окончательно вернулся в Петербург. Это ни с чем несравнимое чувство свободы! Москва – замечательный город, но она живет по своим, определенным законам, которые мне совершенно не близки. Я родился в очень тихом провинциальном городке. И Москва для меня — уж слишком столичная штучка! Поэтому лучше чувствовать себя там гостем… Я жил в гостинице, окна которой выходили на Тверскую улицу, иногда в три-четыре часа ночи подойдешь к окну – и видишь пробки! Непонятно, что гонит этих людей! Не может же человек все время куда-то бежать… Нужно же остановиться, подумать о жизни, наконец, ощутить прелесть момента «остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Я – Близнецы по знаку зодиака, и Петербург – Близнецы, может, поэтому мне так хорошо в Петербурге.
Какая характерная черта этого знака?
Близнецы постоянно находятся в конфликте с самими собой. Настроение меняется, как питерская погода. И мне немного жаль всех людей, рожденных под этим знаком. Им очень тяжело жить, нужно постоянно справляться с этим внутренним конфликтом. Но под этим знаком родилось очень много талантов!