Источник – KUDAGO
Текст – Полина Шашкова
Судьба пророка в современном мире — об этом роман Достоевского и спектакль Молодежного театра на Фонтанке. А нужен ли миру этот «идиот»? В 1868, 2012 или 2023 году?
В 1867 году Достоевский «уезжает из страны» и очень переживает об утрате связи с Россией. Работая над новым текстом, одну из своих задач он видит в том, чтобы произведение оставалось злободневным для современного читателя. Поэтому в сюжет «Идиота», например, входят случаи, взятые из газетных хроник: Рогожин «повторяет» реальное преступление, совершенное купцом Василием Мазуриным и получившее тогда широкий резонанс. Молодежный театр на Фонтанке, будто следуя сходному желанию классика, актуализирует роман в спектакле «Идиот.2012».
Время действия ограничивается днем приезда Мышкина в Россию. Но появляются мотивы, соединяющие события на сцене с другими эпизодами романа. Мизансцена во втором действии, когда Мышкин (Сергей Барабаш) успокаивает обезумевшую Настасью Филипповну (Алиса Варова), качая её на руках, повторяет описание одной из последних встреч этих героев у Достоевского («Он <…> начинал ее гладить по головке и нежно водить руками по щекам, утешая, как ребенка»). Этот прием позволяет режиссёру Семену Спиваку выстроить из одного дня текста романа логически завершенное единство всего спектакля.
Гаснет свет. Незаметно выходит Мышкин, разглядывающий зрительный зал. Взгляд не исследующий, как смотрел бы взрослый человек, а скорее наблюдающий, как смотрит ребенок — важная деталь для образа. На сцене — черная ширма, куда проецируется заставка компьютера с ироничной картинкой откушенной груши, вместо Apple-яблока. Затем на рабочем столе с полностью заряженной батареей, приобретающей метафорическое значение, включается игра: нужно стрелять во врагов.
Сюжет романа развивается как бы на рабочем столе компьютера. Когда герой перемещается в разные пространства, меняется задний план и мы как будто пролистываем фотографии. Но мотив виртуальной реальности в спектакле приглушен. Явно он выражен лишь в начале и конце спектакля: словно обрамляет все события в некую рамку. Его главной задачей было спроецировать в сознании зрителя всё происходящее на нашу реальность.
Представить Идиота в современности — написать новое произведение. Семён Спивак все-таки вводит героя в мир, описанный Достоевским, и на сцене появляются персонажи романа.
Сквозь звук стрельбы доносится песня «Мой духовный сад», черная ширма раздвигается, и на сцену, словно из этой виртуальной реальности, выходят действующие лица, как бы приветствуя Мышкина, князя Христа. Но вскоре тихая песня сменяется на «Танго Смерти» Антонио Вивальди, которое станет лейтмотивом безысходности и обреченности.
На ширму проецируется изображение старого поезда. Князь знакомится с Рогожиным. Парфен Рогожин (Юрий Сташин) с первого же взгляда производит пугающее впечатление. Одетый в светло-бежевый костюм Мышкин, в шляпе и замотанном шарфе, выглядит настолько маленьким и физически слабым по сравнению с новым героем, облаченным в чёрно-коричневую одежду. Голос его низкий, хрипящий, громкий, движения широкие, крупные — всё в этом образе говорит о том, что власть сосредоточена в руках Рогожина. Иногда даже кажется, что этой энергии слишком много. Герой постоянно находится на грани срыва: еще чуть-чуть, и контролировать свою болезненную страсть ему уже не удастся.
Герои находятся друг напротив друга, а между ними, в глубине сцены, сидит сутулый, словно сжатый, Лебедев. Эта мизансцена своеобразно повторится в конце спектакля: Рогожин и Мышкин вновь встретятся лицом к лицу, но между ними окажется уже не Лебедев, нисколько не сомневающийся, к какой стороне примкнуть, а Настасья Филипповна, для которой выбор между Богом и Дьяволом будет роковым.
Образ князя начинает раскрываться в знакомстве с Епанчиными, обнаруживается его детская наивность, над которой зритель по-доброму смеётся. Даже то, как он, склонившись над бумагой, старательно выводил буквы, ассоциировалось с обычным поведением ребенка. Но иногда казалось, что сценический Мышкин чересчур простодушный и бесхитростный. На нас буквально обрушилась цепь его нелепых поступков: то он аккуратно складывал вещи, желая не мешать Епанчину, то бежал, как ребенок, показывать разбитую вещь.
В романе идея самопожертвования принадлежит образу Мышкина — князю Христу. В спектакле практически не выражена мысль о его божественном начале. Таким же потоком, что и нелепые поступки князя, перед зрителем выстраивается христианская символика в образе Настасьи Филипповны, понимающей отношение людей к себе.
Доминанта её поведения — презрение ко всему и всем. Сцена, когда девушка встает на стол и ногами отбрасывает в лицо Рогожину пачки денег, символизирует, что среда, воспитывавшая из героини барышню-украшение, не властна над её сильным характером.
В образе получилось соединить пылкость души с чувством вины и осознанием своей греховности. Второе действие открывает болезненно пламенную девушку, судьба которой предрешена ей же самой. Все чаще звучит «Танго смерти».
Знаменитую сцену с выбрасыванием денег в камин открывает Рогожин. Он отворяет черную ширму, куда проецируется пылающий огонь. Кому бы еще открыть «врата ада», как ни ему? В это пространство спокойно входит Настасья Филипповна. Но другие в огонь идти бояться, пока не будет жертвы. Ей и становится девушка, с криком «в Екатерингоф!» отдавшаяся Рогожину, обрекая жизнь на гибель. Внутренняя связь героев подчеркивается символикой костюма. В начале Настасья Филипповна носит светлое платье, на шее — черная лента с украшением. Затем Рогожин появляется в чёрной жилетке, под которой — красная рубашка, героиня же выходит в ярко-алом платье.
Девушку поднимают на руках, этот момент выглядит как распятие. Красное платье считывается уже как символ мученической кончины. Она, а не князь, стала той жертвой, за которой следует спасение человеческой души. Но будет ли оно, если героиню уносят в пылающий ад, куда уходят и другие герои? Жертва во имя чего? Бушующий огонь смешивается с компьютерной игрой, батарея компьютера разряжена полностью (символично, что во время антракта заряд продолжал падать). Мышкин видит погибший мир и остается на сцене один — постапокалиптическая картина.
После завершения работы над «Идиотом» у Достоевского возникает чувство неопределенности. Что-то похожее испытываешь, когда включается свет после спектакля и еще помнится взгляд Мышкина. Возникает ассоциация с повестью братьев Стругацких «Трудно быть Богом», когда невольно думаешь не о возможности второго пришествия, а о его необходимости. Человеческий мир, где гордыня, жестокость и алчность оказались основой взаимоотношений, вдруг видит недостижимый идеал, к которому нужно стремиться. Но готов ли человек к борьбе за свое спасение?