И ЕЩЕ РАЗ О ЛЮБВИ

В 1964 году пьесу Розова почти одновременно поставили Анатолий Эфрос в столичном Ленкоме, и Олег Ефремов в содружестве с Галиной Волчек - в театре «Современник». В 1968 году появился и одноименный фильм, который до сих пор нет-нет, да и покажет какой-нибудь телеканал. Присматривался тогда же к пьесе и Георгий Товстоногов, который в беседе со своими учениками как-то проговорился, что ему не нравится финал «В день свадьбы». «Острейшая драма и нетипичный финал», - резюмировал он, как отрезал, но по тому, как глубоко он понимал, что придется «всей труппе сначала раскрыть всю нравственную человеческую проблему», а только потом пытаться реализовать постановку, можно догадываться, насколько текст Розова задел его. Даже сегодня в Петербурге постановка Молодежного театра оказалась не первой: в конце прошлого сезона спектакль Захара Черезова по пьесе Розова вошел в репертуар театра «Комедианты». Почему эта советская пьеса опять интересует режиссеров? Потому что говорит о неизбежном во все времена нравственном выборе. В названии «В день свадьбы» - львиная доля сюжета. Михаил и Нюра должны пожениться, но накануне регистрации появляется Клава, одноклассница невесты, которую с Михаилом связывает давняя любовь. Михаил, мучимый сомнениями, не хочет отменять торжества, однако тайком встречается с Клавой. Тогда в день свадьбы на разрыв решается сама Нюра, уже ставшая женой Михаила… Герои спектакля Семена Спивака и Антона Гриценко, на которого явно оказал влияние упомянутый выше фильм Вадима Михайлова (в постановке есть даже музыкальная цитата из киноленты), как и в пьесе Розова, живут в поселке «на том берегу Волги», работают на заводе, дающем работу людям на обоих берегах. Это «рабочее обстоятельство» упрощает задачу молодым актерам и режиссеру: перед нами жители и не деревенские и не городские, вроде бы и «продвинутые», но живущие по «старым законам». От того и художник Александр Храмцов, опирающийся на принципы соцреализма, получает свободу в выборе визуальных признаков времени и места действия. Отголосок моды конца 50-х - платье «колоколом» тут совмещено с признаками 60-х - крупными женскими украшениями и прической «Бабетта». И пусть в 60-е в городе уже не носят белые носочки с туфельками на каблучках, но на селе-то все может быть… Быт детально подробен. Одна из героинь, поплевывая в восковую тушь, красит ресницы знакомой щеточкой. Пиво «под воблу» открывают знаковым ударом о край верстака. На заборе проветриваются «бабушкины» половики, а на стене красуется переходящий красный вымпел с профилем вождя мирового пролетариата. Во дворе дома отца Нюры все сделано хозяйской рукой из стоящих в углу двора обрезных досок - столы, скамьи, табуреты. Еще есть радиоприемники и телевизор старого образца, стиральная доска, жестяные кружки, чугунная сковорода… Некоторые предметы отражают скорее советскую эпоху в целом, но куда важнее материальных деталей отношение режиссера к героям Розова как к живым, чувствующим людям, в поступках которых можно увидеть совсем не то, что предполагал в них автор пьесы, что видели наши папы и мамы, бабушки и дедушки. Так, Вася, друг и детдомовский «брат» Михаила в исполнении Сергея Яценюка, сохраняет образ изрядного ловеласа (да что уж там - бабника!), но обретает вполне современную способность, уходя в глухую защиту, ерничать, цинично насмехаться над своим обидчиком. Прямота и чувствительность розовского мальчика проявляются в нем только в разговорах с дорогими ему людьми, к которым он причисляет как Михаила, так и Нюру, а вот укоры домогающейся его Мухиной (образ дурной донельзя сельской красотки создан Ксенией Ирхиной) словно надевают на него маску «коверного», работающего на публику. Нюра, которую играет Алиса Варова - «серая мышь», «никакая», «одна из многих», но в ней скрыто мощное женское, природное начало. Это начало сперва поднимает со дна ее души инстинкт собственницы, готовой до последней капли крови сражаться за «свое» любыми методами – от предложения Михаилу добрачной близости до животного крика и физического насилия. Но преобразованное сном-мечтой о семье, в которой счастье происходит от понимания, согласия и мира, собственничество оборачивается природной женской мудростью - отпусти, и Он обязательно к тебе вернется. И это ее личная победа над собой… Красавица Клава (Анастасия Тюнина) несет на себе печать вины за свое давнее предательство: она словно понимает, что покушается на то, что и ей ныне не принадлежит - ступает неуверенно, держится в стороне, не настаивает ни на чем. И верить в какую-то перспективу их отношений с улыбчивым интровертом Михаилом при таком рисунке роли просто невозможно. Переживающий незавершенный гештальд Михаил (Андрей Зарубин) тут - вовсе не мученик, который упускает истинную любовь ради ложной. Жалеть его вовсе не хочется: нынешнее предательство Михаила куда страшнее того, что когда-то совершила Клава. Пытаясь сохранить «нравственный фасад», он одновременно занимается самообманом и совершает обман, которому в отношении Нюры нет прощения… Спектакль полон яркими образами. Почти детским простодушием награждает свою Олю Кожуркину актриса Надежда Некрасова. Без меры бахвалится перед ней нелепый и пацанистый Женька (Сергей Барабаш), который учится в столице «на артиста». Тихонько, на втором плане выводят свою любовь не умеющий хитрить отец Нюры Илья Григорьевич (Вадим Волков) и хлопотливая Матвеевна (Людмила Пастернак)… Отметить надо и работу художника по свету: признательность Денису Дьяченко хочется высказать за одну только мизансцену «Отпускаю, Миша…». Решающие слова победительница Нюра произносит, стоя на крыльце, в ярко освещенном дверном проеме. Когда слова затихают, девушка уходит в дом, свет меркнет и дверь словно обугливается, отрезая путь надежде на желанное, но сомнительное счастье… Сегодня много толкуют о постмодернистском театре, о смене личной и общей зрительской парадигмы, о требованиях времени к театру и форме его существования. Но сколько бы об этом ни говорили, большинство обычных, неподкованных в вопросах театроведения, философии и эстетики зрителей по-прежнему ходят в театр за тем, чтобы в картине чужой жизни увидеть то, что они смогут сравнить с собственной жизнью, в которой все меньше места остается для высоких чувств, завышенных требований и гуманистических начал. И в том, что Молодежный театр, ведомый Семеном Спиваком, продолжает поощрять обращение молодых к драматургии, которая, невзирая на требования времени, говорит со зрителем понятным, человеческим языком, есть даже некоторый героизм: остаться приверженцем устоев порой куда сложнее, чем быть реформатором.