Честным людям закон суров,
Имена - чужой славе оплата.
Ты можешь забыть богов,
Но не забудь Герострата.
Забыть Герострата не получается, и название пьесы Григория Горина обладает той же иронией, что и неизданный закон Тиссаферна, просто высечено оно в условных веках, а не на городской площади. Забывать не получается, значит, нужно помнить, но как-то по-другому, как-то по-хорошему, чтобы просыпалась отчаянная и частично наивная вера Клеона в людей. Артист театра Владимир Маслаков поставил «Забыть Герострата!», сыграв роль поджигателя храма Артемиды.
Итак, мы поднимаем метафорический занавес (потому что в Молодежном театре на Фонтанке нет настоящего) и начинаем рассказ о спектакле.
Сначала - после выключенного света и третьего звонка - вы удивляетесь. Потому что в Эфесе IV века до нашей эры, конечно же, было море, но точно не было пляжных стульев, не было атмосферы курорта и мягкого, совсем не похожего на отблеск горящего храма, света. Потом вы продолжаете удивляться, потому что вы все-таки в театре. И еще потому, что впечатление от имени Герострат продолжает не соответствовать сценической реальности. Тиссаферн и Клементина одеты не совсем по древнегреческой моде, их наряд намного ближе к нашему столетию, как и джинсы Герострата с его растянутым свитером. Возможно, это попытка позволить зрителю вписать себя в историю - заменить горинского Человека театра, а возможно - подчеркивание мысли, что «он был, есть и, к сожалению, будет рождаться вновь». Герострат из имени собственного постепенно становится именем нарицательным для тех, кто не будет считаться ни с людьми, ни с богами ради собственной славы.
Следующее важное несоответствие, которое бросается в глаза, если вы читали пьесу, - отсутствие Человека театра. Это не так заметно, на самом деле, он и у Горина больше «нематериальный дух», видимый не всеми, подсказывающий цитаты и старающийся ни во что не вмешиваться. И в спектакле его реплики забирают другие персонажи, а основная задача - свидетельствовать о событиях, разбираться в их логике - выполняется зрителями, которые не могут давать советы Тиссаферну, но могут вспоминать, кто же на их веку был Геростратом, и объявлять антракт на эротических сценах. Наиболее ощутимо отсутствие Человека театра в финале спектакля, потому что Клеон подбирает чужой нож, и нет той самой, наполненной печалью сцены, где бывший архонт и последний честный человек на земле не может назвать имена тех, кто возводят новый храм.
Отсутствуют и горожане, но их вполне успешно заменяют стражники, которые так же желают убить Герострата, еще ливреи и белые перчатки - красивый символ невинности и готовности принести себя в жертву, ведь «каждый, кто убьет преступника до суда, сам достоин смерти». Эти перчатки неожиданно исчезают, будто избегают быть запятнанными кровью.
Но, забыв об убийцах мнимых, вспомним настоящего - Клеона (Петр Журавлёв), который является центральной фигурой пьесы, вопреки названию и славе поджигателя храмов. Клеон - единственный честный человек в Эфесе. Он не считает Герострата героем, не пробирается тайком в его камеру, читает его записки только для дела, внимательно изучает состав преступления, дает мудрые советы, верит в торжество закона, стремится сделать все на благо города, пусть это и стоит ему должности архонта и расположения властителей Эфеса. Его единственное, вероятно, за всю жизнь преступление, заключается в убийстве самого Герострата, но отчасти это самозащита (по Горину, но не по спектаклю), отчасти - попытка спасти город от злодея, отчасти - верность своей клятве («Но пока я верховный судья, в городе будут соблюдаться закон и порядок!»), потому что на тот момент Клеон уже не является архонтом. Не то чтобы был смысл оправдывать преступление, ведь сам Клеон не допустил бы такого, но даже в этом он косвенно соблюдает закон: за свой поступок Клеон, как и полагается, наказан смертью.
Образ архонта абсолютно прекрасен в Молодежном театре. Его наряд строгий и белый (и в этом цвете отзвук повязки Фемиды), его слова ровные, а рабочее место аккуратно. Он не жует виноград, не говорит со слишком уловимыми восклицательными знаками, не курит искусственные сигареты. Он тот, кто победил дракона. Он вместо Герострата побеждает пространство и время, потому что тюремная дверь въезжает обратно на сцену, Герострат больше не смеется, преступники наказаны, а слова поджигателя оказываются правдивы. Возможно, люди запомнят Клеона только как человека, судившего Герострата, но, вопреки насмешке, это достойная память.
Помимо Клеона, очень запоминающимся является образ Тиссаферна (Геннадий Косарев), который ходит в светлом костюме (но не белом, он все же нарушает закон), вооружившись виноградом и выхватываемыми из воздуха цитатами. Он шутит про греков, любит свою жену и считает себя выше закона. А еще танцует, и есть в этом что-то неуловимо прекрасное, будто бы правители Эфеса и существуют только для того, чтобы танцевать, смеяться и принимать сложные взвешенные решения о закрытии окон.
Тюремщик забавен и жаден до денег, быстрее всех проходит стадию от ненависти до странной симпатии к Герострату. Клементина (Екатерина Дронова) немного теряется на фоне сильных мужских образов, но в этом тоже есть что-то правильное, ведь она - женщина, ради которой не сжигают храмов, но могут притвориться, что сожгли. А Герострат просто есть. Кричит, умоляет, шантажирует, продумывает хитроумные планы, становится профессиональным поджигателем храмов. Делает все, что должен, согласно своим принципам, в растянутом сером свитере и с такой же серой моралью, и умирает. В финале он, почти незаметный, лежит на сцене под светом софитов, ведь в конце концов спектакль не совсем о нем...
Действие заканчивается. Метафорический занавес опускается. Герострат умирает, умирает Клеон, Тиссаферн с Клементиной танцуют, а Герострат почему-то никак не желает забываться. И почему-то хочется верить, что Клеон не забудется тоже...