Источник – «Санкт-Петербургские ведомости», 15 июня 2023.
Текст – Михаил Кураев
«Васса» в Молодежном театре на Фонтанке — спектакль яркий, динамичный. Пластика, движения актеров, музыка, соединяющая начала и концы минувшего века. Декорации в двух этажах, первый — гостиная, кабинет, молельня, второй — для зрителей старше 18 лет. Привычная для сцены этого театра, для его художественного руководителя и постановщика спектакля Семена Спивака палитра иронических, эксцентрических и гротескных красок, все создает атмосферу динамичной занимательной игры… Игры?
Но как серьезен смысл этой игры, таящейся в глубине пьесы Горького «Васса Железнова».
Лишь когда закроется занавес, когда смолкнут аплодисменты, ты почувствуешь, что спектакль не окончен, он, как говорится, не отпускает. Возвращаясь к только что увиденному и услышанному, начинаешь ощущать, как значительна история семейства Вассы Железновой, развернувшаяся перед нами.
Оказывается, броская театральная внешность, игра, несла в себе рассказ о том, что происходит сегодня в мире, несла глубокий злободневный смысл. Оказывается, ты и сам не заметил, каким количеством вопросов зарядил тебя спектакль, и ответы на эти вопросы придется искать самому, в качестве подсказки вспоминая подробности спектакля.
Но вопросы не только к спектаклю, но и к автору пьесы, великому, как утвердилось в общественном сознании, пролетарскому писателю Максиму Горькому, плоских сочинений не писавшему. Театр взял в основу спектакля первую, дореволюционную, версию пьесы.
Вопрос первый. Почему в подзаголовок пьесы «Васса» в 1910 году автор добавляет «Мать», название написанного четыре года назад получившего шумный общественный отклик романа, не считавшегося самим Горьким удачным. В театральной программке, в афише так и значится: «Васса. (Мать)». Предложение припомнить и сравнить? Сравнивать самоотверженную Пелагею Ниловну с хапугой Вассой Петровной?..
И следом возникает другой вопрос. Почему Горький через 25 лет вновь возвращается к пьесе о преуспевающей купчихе, капиталистке, способной перешагнуть через все и вся, утверждая свои правила жизни и представление о счастье?
По сути, это две разные пьесы, даже действующие лица на треть заменены. В первой пьесе Васса поименована по отчеству «Петровной», во второй версии она почему‑то «Борисовна». Случайно? Едва ли. Имена героев, еще по давней театральной традиции, были знаковыми, помогавшими разобраться зрителю, чем тот же Молчалин отличается от Скалозуба, а мадам Простакова от Стародума.
Не эту ли игру, пряча улыбку в усы, продолжил автор «Вассы». Кстати, Васса — имя редкое, и что же оно означает? По-гречески — «пустыня». Случайно ли этим именем названы обе героини двух пьес, во многом сходные, но в чем‑то и разные. К примеру, Васса Борисовна (1935 г.) действует прямо, открыто: дает мужу яд и объясняет, почему тому нужно умереть. Лицемерие и лукавство Вассы Петровны (1910 г.), соучастницы не одного убийства, гарантируют ей безопасность в случае неудачи.
Говорят, будто первый вариант пьесы о том, как любящая мать спасает семью… Только на деле Васса спасает капитал, по подложному завещанию все сгребая в свои руки, превратив, по свидетельству сына, домашний очаг в сумасшедший дом. Образ жизни Вассы Петровны ведет к потере смысла существования. Труженица и накопительница в недоумении спрашивает себя: для чего тружусь, для чего живу?
Но самое, на мой взгляд, существенное, что объясняет различие этих двух пьес с одним названием, это время их написания.
1910 год. Первая революция в России — согласимся с ее привычным наименованием «буржуазная» — свершилась. Капитализм в крестьянско-помещичьей стране обрел права и власть и со своей моралью утвердился всерьез, но, как оказалось, пока еще ненадолго. Вот эта новая мораль «новых русских» девятьсот десятого года разлива предъявлена чутким на состояние общества писателем.
Чем заканчивается пьеса 1910 года? Разметав всех претендентов на свое «дело», на своим трудом сколоченные капиталы, Васса Петровна объявляет преемницами склонную к авантюре декадентствующую старшую дочь Анну и мягкую, как воск, невестку, жену сплавленного в монастырь сына. Обе, по замыслу Вассы, должны взрастить достойных своих матерей и бабушки внуков. Да и самой героине едва за сорок, и она полна сил.
Чем заканчивается пьеса, созданная в 1935 году в стране победившего социализма? Смертью героини, капиталистки, владелицы «газет, пароходов», достойной представительницы уходящего с исторической арены класса. Смертью, разумеется, мотивированной не столь сюжетно, сколь идеологически.
Принято говорить: дескать, колесо истории невозможно повернуть вспять. Это кому невозможно? У нас все возможно. Пожалуйста, колесо истории на наших глазах повернули вспять, и мы из страны «развитого социализма» очутились в стране «недоразвитого капитализма», дикого, вспомним 1990‑е с пальбой, дележкой награбленного между кланами, с решетками на окнах жилых домов, эмблемой криминальной эпохи. Таким образом, и пьеса о четырех, по сути дела, убийствах, подлоге, шантаже, о разрушении «старой» морали снова стала актуальной.
Иногда «Вассу Железнову» называют трагедией. Нет, на леди Макбет ни Васса Петровна, ни Васса Борисовна не тянут. Обе, скорее, героини криминальной драмы.
Подчас трудно представить себе замысел постановщиков спектакля, но вот состоялась премьера и можно судить по результату. Тонкая, от природы исполненная подлинной женственности актриса Екатерина Унтилова, она же и режиссер спектакля, играет заглавную роль. Актриса, владеющая палитрой искренних лирических интонаций, выбрала роль женщины, совершающей поступки, не укладывающиеся в нормы не то что высокой христианской морали, но и предосудительные с позиций уголовного кодекса.
Интересно следить, как постановщики «поправляют» пьесу под объявленный ответ: Васса хочет спасти семью, а у нее ничего не получается. Пьеса же, если верить автору, о том, как «новая мораль», новая версия вседозволенности разрушает семью. А исповедуют эту «новую мораль» не только Васса, но и окружающие ее родные и служащие.
Открылся занавес. В левом углу молится перед иконой Дуняша, а в противоположной стороне Васса со своим управляющим и, как дадут понять позднее, любовником обсуждают подделку подписи умирающего мужа Вассы. Завещание, естественно, тоже подложное. Ночью мужу стало хуже. Васса никак на это сообщение не реагирует. Спасать надо не мужа (член семьи?), а капитал и репутацию фирмы. Ее интересует в первую очередь, почему невестка не ночевала дома и готовы ли в крайнем случае утвердить «подлинность» подделанной подписи «свидетели», уже назначившие свои цены. О, как строго осуждает Васса попа, потребовавшего триста рублей за лжесвидетельство. Но она великодушная мать: «Черт с ним! Пусть пользуется».
Первая сцена — почти эпиграф и ключ к чтению, к пониманию внутреннего драматического стержня пьесы и спектакля: две морали, два способа жить, двуликое время. По ремарке автора героиня, Васса Петровна, появляется из молельной, после чего погружается в дела едва ли богоугодные. В спектакле молится не она.
Принято считать, что «Васса» 1935 года — пьеса социальная, там и революционный мотив, там и «лишенный исторической перспективы» капитализм, там и ясный ответ на вопрос, кому принадлежит будущее… Все это объясняет, почему именно во второй редакции «Васса Железнова» многие годы жила в репертуаре советских театров. Но изменилась социально-политическая ситуация в стране, и не только в нашем Молодежном театре, но и в других театрах страны вспомнили «Вассу» именно 1910 года. Едва ли случайное совпадение. Рискну предположить, что выбор актрисы тонкой душевной организации был продиктован желанием очеловечить, а стало быть, хоть как‑то оправдать то, что в традиционном представлении о добре и зле оправдано быть не может. Впрочем, Вассе знакомы и справедливость, и мораль.
Кстати, можно ли капитал накопить без «греха»? Так, еще Павел Иванович Чичиков, встретив преуспевающего миллионщика, поинтересовался, помня о первородных грехах накопительства: «Позвольте предложить вам вопрос насчет одного обстоятельства; скажите, ведь это, разумеется, вначале приобретено не без греха?». И услышал в ответ: «Самым безукоризненным путем и самыми справедливыми средствами». «Не поверю, почтеннейший, извините, не поверю», — усомнился Чичиков и был прав. Вот и управляющий в хозяйстве Вассы Михаил помнит, что почем: «Знаю я эти штуки — совесть да доброта! Видали. Они в деле — как песок в машине»…
Тема «греха» пронизывает пьесу и спектакль. Ох уж это лукавое словечко «грех». Грех можно замолить, искупить, простить… Кто не грешен? И Васса признается, что не остановится ни перед каким «грехом» ради своих детей: «Для детей — ничего не стыдно… И не грешно!». Детоубийство, подстрекательство к убийству, подстрекательство к самоубийству, подлог в завещании, шантаж — ничего себе грехи, Васса Петровна! А что же тогда именуется преступлением? Все ради детей? Но почему же чудом выживший сын Павел, недостойный ее наследник, насильно отправленный в монастырь, кричит: «Эх, мамаша, жестокий вы человек! Сыном своим готовы землю копать, как лопатой, лишь бы денег добыть».
Выудив у старшей дочери Анны за «нищенские», как скажет Анна, десять тысяч отказ от прав на наследство, Васса Петровна шантажирует этой распиской дочь. Но, как ягодки с одного поля, любящая мать и «умеющая жить» в правилах новых времен старшая дочь в конце концов приходят к взаимовыгодной сделке. Такая вот материнская любовь! Еще Васса Петровна на помощь, понимание и оправдание Богородицы надеется. Вот ведь до какого «крышевания» душа ее воспарила! Для верующего человека, надо думать, это звучит на грани кощунства.
Мораль, нравственные ориентиры общества в первую очередь обозначают себя в культуре и искусстве своего времени. 1910 год. Серебряный век…
После десятков лет выстраивания литературы и искусства по ранжиру соцреализма разнообразная и вольная эстетика предшествующей поры была «реабилитирована» и по справедливости вернулась в контекст истории отечественного искусства. Но этика, нравы Серебряного века разве не были отказом от христианской этики предшествующего века, Золотого? Мы же помним слова Старого цыгана, сказанные убийце Алеко: «Ты для себя лишь хочешь воли…». Звучит злободневно, как в диспуте о «правах человека».
Можно ли оправдывать эгоизм, нарушение норм человеческого общежития, в конечном счете, преступления, во имя самых благородных чувств, заботы о детях, о своем благополучии, в забвении хрупкости человеческих судеб, в забвении хрупкости доставшейся нам жизни…
Вглядимся в этику Серебряного века. Задолго до «заговора большевиков» расшатывались и разрушались нравственные основы жизни, пусть и во имя свободы отдельной личности. Не об этом ли пьеса «Васса Железнова»? Обаяние спектакля, обаяние исполнителей, эксцентрические фантазии постановщика лишают спектакль дидактической откровенности, но не заслоняют смысл пьесы. Можно верить Ивану Бунину, сказавшему про Серебряный век: бессовестный и беззаконный.
Взяв первую версию пьесы, в попытке отказа от социологического ее прочтения театр был вынужден дать в спектакле иной финал, нежели у автора. В спектакле у героини случается приступ, требующий помощи, ее последние слова, повторяемые с монотонностью автоответчика или сигнала sos: «Воды… воды… воды…», долго не вызывают отклика у присутствующих при ее почти агонии. А в пьесе последней репликой Васса возглашает по ремарке автора «с угрюмой усмешкой»: «Не знать мне покоя, не знать никогда». Какая уж тут «вода», вампиры водой не питаются.
Вот и последний вопрос: что побудило в данном случае не довериться автору?
Спектакль побуждает к раздумьям. А подзаголовок «Мать», конечно, приводит на память слова самого, быть может, известного читателя романа: «Очень своевременная книга». Пожалуй, и спектакль, как показалось мне, одному из зрителей, очень своевременный.