Источник – Газета «Культура», июнь 2023
Текст – Евгений Хакназаров
История разрушения семейного гнезда в новой работе Семена Спивака превратилась одновременно в психологический детектив, комедию положений и натуралистическую трагедию с отчетливо сакральным подтекстом. Чем глубже падение героев, тем сильнее их вопль к небесам. И нет предела ни падению, ни стонам.
Во всех цивилизациях, во все времена, в религиозном и общественном сознании непочитание родителей рассматривается как грех номер один. Особенно — непочитание и тем паче ненависть к матери. Каждый живущий в этом мире является ее непосредственным продолжением: перерезанная пуповина исчезает лишь физически. В некоторых культурах принято усваивать себе день рождения матери после того, как из вещественного мира навсегда исчезает плоть, которая тебя в него принесла. И, как бы того ни хотелось некоторым, мы все продолжаем путь своего рода — вместе с уходом матери заступая на ее место. Даже если сознательно стараемся максимально отстраниться и уклониться от этого пути. Ведь это тоже подтверждение нашей вечной связи с мамой, мамулей, мамочкой, мамашей, матерью. Экзистенциальное доказательство от противного. Отцов, конечно, это также касается, но в гораздо меньшей степени. Ибо — пуповина, про нее не забыть, ее не изгладить и никогда не разорвать окончательно.
Думаю, что во многом именно поэтому пьеса Горького стала одним из знаковых произведений не только в отечественной культуре, но и за рубежом. К образу Вассы Железновой обращались самые именитые режиссеры и актрисы, а ее фигура стоит в первом ряду трагических героинь. В разной степени, при всех различиях в сюжетах ее подруги по несчастью, по горю — и Медея, и Анна Фирлинг, и Раневская с Аркадиной. Вспомню еще и фильм Михаила Ромма «Мечта», хоть это сугубо наша, локальная история, которую в нынешнем новом поколении мало кто видел. Но образ Розы Скороход, созданный Фаиной Раневской, трудно забыть, коль все же познакомился с кинолентой. Кстати, сама Фаина Георгиевна стала первой исполнительницей роли Вассы в истории — это произошло в 1936 году на сцене Центрального театра Красной армии. Записи спектакля не существует. Но «Мечта» была снята совсем немного позже, в 1940-м, и в еврейской предпринимательнице Розе можно разглядеть отпечаток Вассы. Так что мы можем довольно смело судить, какой была и героиня Горького в воплощении великой Раневской.
Пьеса существует в двух вариантах — 1910 и 1935 годов. Художественный руководитель Молодежного театра на Фонтанке Семен Спивак обратился к первому, лишенному канонической сцены апофеоза цинизма и жестокости, когда Васса, озабоченная добрым именем семейства и детей, вынуждает своего мужа, извращенного сластолюбца, принять смертельный порошок и таким образом избавить семью от позора. Мастер знал, что делал. У него в спектакле получилось без этой «прямой», бьющей в лоб бесчеловечности, рассказать историю еще трагичнее, еще страшнее и безысходнее. Хотя зал время от времени хохочет.
Действие помещено в одну большую декорацию, в которой художник-постановщик Степан Зограбян смог расположить сразу несколько смысловых пластов. Под сводом, напоминающим подчердачное пространство, разместился обширный обеденный стол — центр притяжения семьи. Но чердачные перекрытия с характерными фрамугами слуховых окон отсылают нас и к образу семейного гнезда как такового, в прямом смысле. Недаром режиссер делает акцент на увлечении голубями Прохора Железнова — и даже вводит в действие его заляпанный пометом плащ и клетку с настоящим голубем, который в сложившейся на сцене атмосфере символизирует абсолютно все, что может обозначать птица за решеткой.
Персонажи, за малым исключением, в своем стремлении разрушить постылый им мир, ведут себя как кошки, запущенные в голубятню, — именно так желает досадить своему дяде озлобленный, но и предвкушающий получение своей доли наследства Павел. Скрывающая за развязным поведением и деланной веселостью его жена Людмила и вовсе в первый раз появляется на сцене в костюме голубки, жеманно вздымая руки-крыла и завлекательно воркуя. Наташа, жена Семена, второго сына Вассы (актриса Ксения Ирхина), действительно, прямо по тексту — как голубица со змеиным умом. Разоренное гнездо, смахивающее на терновый венец, — ведущая графическая деталь в оформлении материалов, анонсирующих новую постановку. Замечу также, что где чердак — там не только гнездо и голуби, но и крысы, перебежки которых чудятся Вассе наряду с шагами доведенной ею до самоубийства служанки Липы (Светлана Строгова). Кстати, прислуга в доме Железновых — тоже яркий пример сосуществования голубиного и крысиного начал. Героиня Светланы Строговой великая грешница — будучи подсунутой Вассой под сына «для здоровья», она по наущению хозяйки душит незаконное дитя. На покаяние в монастырь ее не отпускают, напротив — принуждают к соучастию в попытке отравления. Результат — непереносимые муки совести и самоубийство. На смену несчастной Липе является Анисья (Василина Кириллова), которую Васса намечает в сожительство уже другому сыну. И у новой служанки нет ни намека на возможные терзания совестью. Такая, если не убережется, от нежданного ребенка избавится в два счета, безо всяких самоукоров. Об этом говорит даже ее манера накрывать стол к чаю. Вообще, мельчайшая деталь в интерпретации Спивака исключительно символична и метафорична. А если персонажи, среди которых праведных нет ни одного, все же не всегда крысы, а иногда и пернаты, то все равно с повадками гадов. То пресмыкающихся, то больно жалящих.
В Библии сказано про мудрость змей и кротость голубей, но в доме Железновых все противно учению Христа, хотя спектакль переполнен молитвами. Их произносит родственница семьи Дунечка (Надежда Рязанцева) перед огромным образом Спасителя, помещенным в не менее монументальный киот. Все в богатом почтенном доме должно быть основательно. И Господь в обители Железновых выглядит солидно. Но слова возносимых молитв мертвы. Они звучат как заклинание во время превращенного в ритуал обеда. Пуста супница, пусты тарелки, а Васса — кормилица, дающая пищу Мать — между тем звенит половником о фарфор, словно ей есть что подать домочадцам. Дунечка обескураженно умолкает в молитве за почившего хозяина: его дети завешивают образ тканью с тем, чтобы тут же устроить спиритический сеанс. Напрасны благочестивые потуги Вассы выглядеть лучше, чем есть, призывая в защиту себе Богородицу: «Все скажу — она поймет!» Ханжество родительницы дети чуют за версту: «мать в целковый верит». «А дети не достойны целкового», — ответствует Васса. И это еще относительно благостный для семейства разговор.
Роль Вассы, безусловно, мечта. И как хорошо, что у одной из ведущих актрис театра Екатерины Унтиловой эта мечта сбылась. Молниеносная смена интонаций, нескончаемый хоровод задушевности, проникновенных заглядываний в глаза, резкой агрессии, когда материнские ласки моментально превращаются в выкручивание шеи и головы — все это и многое другое следует одно за другим, складываясь в череду картинок до такой степени живых, что зритель улыбается и почти сразу же застывает при виде открывающейся бездны, в которую Вассу толкает нравственное падение. Главную трагедию героини — когда та явно любит своих непутевых детей, но любит так, что уж лучше тем в петлю, — Екатерина Унтилова воссоздает не только вглядываясь в каждую деталь, прописанную Горьким, но и предлагая свои решения. Добавлю, что актриса значится вторым режиссером спектакля. Уж не знаю, она ли придумала мизансцену с торгом за расписку о получении наследства дочерью Анной, или это творчество Семена Спивака, но когда благодаря ловкости рук Васса выбивает у дочери козырь в виде писем дяди Прохора к незаконному сыну, который может претендовать на часть капиталов дома Железновых, просто ощущаешь, как перехватывает дыхание. В пьесе этот эпизод выглядит не в пример скромнее, безо всякой интриги с распиской.
Дочь Анна в исполнении Анны Геллер — молодая, но вальяжная особа в мужском костюме. Полная противоположность характеристике «баба в юбке». Она — ломоть, отрезанный отцом за неблагословленное замужество. Тертая жизнью, разлюбившая мужа, нуждающаяся в деньгах и стремящаяся любой ценой получить их — заискивая перед матерью или, напротив, не спешащая подать разбитой инсультом Вассе вполне конкретный последний стакан воды. Для нее гораздо важнее сорвать с шеи подкосившейся матери ключ от конторского стола, поскорее отыскать свою отказную расписку и сразу же ее сжечь. Стакан воды, впрочем, она подаст — ведь иначе совсем будет нехорошо, не по-людски. И у Богородицы после помощи просить не совсем с руки. Когда Анна спрашивает у Вассы, правда ли то, что по ее наущению был удушен первенец Семена от безродной Липы, мать кидает ей: «Вот и ты осудила меня, а когда до самой доведется — так же поступишь. Ты разве позволишь, чтобы чужая плоть, кровь жила твоим трудом?» До последней сцены ее словам не веришь. А в финале понимаешь — и правда, Анна повторит путь Вассы. Но постарается быть — не умнее, нет, не получится — а предусмотрительнее. Здесь хотел написать, что работа Геллер очень глубока, но особого смысла в таком уточнении нет. В постановке выложились все артисты.
Сыновья Железновых Семен (Александр Конев) и Павел (Андрей Зарубин) — два очень разных сапога, но все равно пара. Семен развязен, гулена, но надломан своей неполноценностью в качестве отца. Александр Конев предстает в образе крайне неуверенного в себе человека, скрывающего свои комплексы. Стойкости в нем нет ни на чуть. Как легко он поддается на подпихивания жены Наташи: «Мы теперь — хозяева!» И как быстро сдается при предъявлении поддельного завещания, лишающего их с братом наследства. Андрей Зарубин предлагает трактовать Павла озлобленным, уверенным, что им все брезгуют из-за врожденной горбатости. Он решителен и доведен до отчаяния, когда едва не душит в аллегорической сцене мать занесенным ремнем. Но через последнюю границу не переступает — ведь любовь к матери есть, пусть и весьма уродливая. Как у всех в доме. И Павел, мучаясь, бежит от последних объятий Вассы.
Валерий Кухарешин, это имя говорит само за себя. Его персонаж — главный комический акцент спектакля. Прохор Железнов весело мечтает отряхнуть прах со своих ног – «прощайте, мои единокровные жулики!» Тем страшнее выглядит его финальная сцена, когда Васса не позволяет домочадцам физически приблизиться к Прохору в его сердечном недомогании. Еще одна пробирающая аллегория. Петр Журавлев в роли управляющего Михайлы Васильева — непосредственный, «чистый» злодей. Он прикладывает руку к смерти вздумавшего вывести деньги из дела Прохора Железнова, обеспечивает подлог завещания и так искренне гневается, что Железнов никак не помрет, а затея с отравлением Прохора покамест не выгорает, что это вызывает смех в зале. Людмила (Анастасия Тюнина) — не только его дочь, но и жена Павла. На ее долю выпало пусть и вынужденное, спровоцированное, но распутство (неожиданная надрывно исполненная сцена стриптиза подчеркивает трагедию молодой женщины). Но к ней же, едва не единственной в доме, обращена человеческая сторона Вассы — во время общей работы в саду: «Ах, сад наш!.. точно в церковь вошла!.. петь начнешь — точно пьяная! Перестану, а мамаша кричит — пой! И над кустами где-нибудь лицо ее вижу – ласковое, доброе, материно лицо!» Сад, представленный на сцене роскошным розарием, является антитезой всем остальным частям декорации. Он светел, чист, белоснежен – прообраз рая посреди скверны. Именно с ним связаны последние невнятные речи разбитой ударом Вассы, обращенные в финале к Анне и Людмиле: «Не удались сыновья… внуками жить буду… Сад-то и не пропадет. Забегают в нем детишки ваши. Много греха на мне. Вы меня — любите… немножко! Много и не прошу – немножко хоть! Человек ведь я…»
Все заканчивается за общим столом, к которому выходят действующие лица — и живые, и нет. Но по сути в итоге не стало никого. Мертвы оказались все, раздавленные общей ненавистью и нелюбовью — точнее, неумением любить. Слова Людмилы «нет здесь злых — несчастные все» — это констатация, но не оправдание. Тем не менее Семен Спивак оставил своим героям надежду. Она — в покаянии.
Музыкальная ткань спектакля разнообразна: от свинговых наигрышей до песен Вертинского, что, конечно, абсолютный анахронизм. Но венчает спектакль вот это сакральное восседание за столом разрушенного дома Железновых. Посреди тьмы звучит си-минорная альтовая ария апостола Петра Erbarme dich, mein Gott из «Страстей по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха. Отступившийся от Бога апостол молит его: «Милостив мне буди ради слез моих!» На сцене сгустилась непроглядная тьма. Но луч света возможен. На него и смогут полететь голуби из разоренного гнезда.
Хоть во время спектакля бывает и весело, я не могу порекомендовать эту постановку тем, кто любит, когда «полегче». Молодежный театр на Фонтанке относится к разряду харизматичных, и этом конкретном случае такая характеристика вполне объективна, а не инспирирована пиарщиками, возбуждающими пустую людскую молву. Я остался потрясенным «Вассой», чего желаю всем театралам, не избегающим внутренней работы над увиденным.