Источник - журнал "Невский театрал", февраль 2015
Текст - Людмила СМИРНОВА
«...тиканье часов... И мамины подсолнухи... И еда, и кофе, и вечно подгоревший бекон... И свежеотглаженные платья, и горячая ванна... и сон, и пробужденье. О земля, ты слишком прекрасна, чтобы кто-нибудь мог понять, какая ты!..» Пьеса, где есть такие слова, просто не могла не появиться в репертуаре Молодёжного театра, упорно, из спектакля в спектакль, следующего собственному художественному кредо. Простые человеческие радости и горести, поэзия бытовых мелочей, тепло домашнего очага и детский смех, светлое очарование первой любви и непременная надежда на лучшее - вот проблематика, интересующая этот театр.
Оказываясь в центре внимания при осмыслении практически любого материала (в каких-то случаях это даёт убедительный результат, в каких-то не очень - сейчас речь не о том), она неизменно находит живой отклик в зале. Осенняя премьера исключением не стала - сейчас, когда спектакль уже прошёл проверку «на зрителе», можно смело говорить о победе. И этот успех у публики, думается, обусловлен вовсе не упрощением и грубым «обытовлением» философской драмы американского классика.
Здесь дело в другом: дуэт режиссёров-постановщиков, художественного лидера театра и его ученика (заметим в скобках, что это уже третий спектакль С. Морозова на сцене Молодёжки) придал постановке неожиданную, но очень уместную для произведения Уайлдера эмоциональную двойственность.
Пьеса «Наш городок» по праву считается одной из самых трудных в мировом репертуаре. Сложность её драматической ткани не только в тесной взаимосвязи традиционного и новаторского (разумеется, для своего времени), но и конкретного - с глобальным, трагического - с юмористическим, подчёркнуто бытового - с обобщениями поистине космического масштаба. Ведь «городок» - это одновременно и город детства каждого из нас, и планета Земля в одной из галактик Вселенной. Каждый из персонажей - и жив, и мёртв одновременно, а непрерывность его сценического бытия в любой момент может быть нарушена волею Ведущего. И главная мысль пьесы - о быстротечности жизни, каждое мгновение которой нужно ценить, - одновременно и банальность, и высокая истина из разряда «вечных», устойчивых, проверенных временем. Кстати, и время само по себе - тоже категория, приобретающая в пьесе мистический смысл. Тема разрушительного и, вместе с тем, как это ни парадоксально, созидающего начала, от которого не спрятаться никому и никогда, проходит через всю пьесу, становясь чуть ли не действующим лицом, бесстрастным в своей жестокости Хроносом, пожирающим собственных детей. Обманчивая простота сюжета о любви двух молодых людей на фоне повседневной жизни американской провинции и притягательна, и коварна - ведь стоит чуть-чуть сфальшивить, как вселенский и вневременной мир Уайлдера обернётся на сцене скучноватой мелодрамой...
В таких условиях задача режиссёра состоит не столько в том, чтобы предложить оригинальную интерпретацию - диапазон сценических возможностей здесь весьма ограничен, уж слишком жёсткая конструкция выстроена автором, - сколько в поиске точного баланса между конкретикой, жизнеподобием (а оно есть, несмотря на заявленную драматургом нарочитую условность игры с воображаемыми предметами), внятным психологизмом - и философской отстранённостью, абстрактным размышлением о связи поколений, пути человечества, гуманизме и подлинных духовных ценностях. К слову, спектакль ленинградского БДТ (1979), считающийся своеобразной «точкой отсчёта» в истории постановок «Городка» в России, эталонным прочтением, тоже не предлагал чего-то радикального - концепция Э. Аксера строилась как раз на том, чтобы, следуя за автором, напомнить людям в зале - глажка рубашек, бобы и разговоры о погоде - и есть наша жизнь, жизнь как смысл, как цель и как чудо.
В спектакле Молодёжного театра если и не достигли идеала, то приблизились к нему - скорее всего, именно за счёт гармоничного союза двух режиссёрских индивидуальностей. Обратившись к материалу, предложенному С. Морозовым, С. Спивак осмыслил и воплотил его на редкость нехарактерным для себя образом. Он сумел придать действию сдержанность, рациональность, стройность, какую-то строгую, печальную поэтичность. Не выходя за рамки привычных зрителю этого театра художественных параметров, он чуточку изменил тональность - и это прослеживается на всех уровнях нового спектакля, звучит особой нотой в каждом аккорде. В итоге то, что является пресловутым «фирменным стилем», особой атмосферой, ради которой в Измайловский сад каждый вечер приходят поклонники С. Спивака, оказалось сохранено - но как будто переключилось в иной регистр.
Сценография Н. Слободяника проста, графична, даже несколько наивна, как детские рисунки на асфальте, - и так же красива в своём бесхитростном лиризме. Белые «линии» на тёмном, как ночное небо, фоне - очертания лестниц, дверей, баскетбольной корзинки... то ли негатив старой детской фотографии, то ли рисунок на школьной доске. Емкость сценографической формулы будит в зрителе целую гамму ассоциаций, но при этом не становится самодостаточной - это прежде всего игровая среда для актёров. Предметный мир сцены довольно скромен - скатерти, стулья, немного посуды - и даже в сцене «вернувшегося дня», самой яркой, единственной из всех решённой в цвете, - он остаётся предельно лаконичным. Но тем большей постановочной роскошью на этом фоне выглядит танец главных героев, Эмили (Э. Спивак) и Джорджа (К. Дунаевский). Балетмейстер С. Грицай сочинил поистине завораживающий пластический этюд, который исполнен в спектакле дважды - в сцене в кафе, куда подросток пригласил нравящуюся ему девочку, - и в финале, когда она же, будучи уже его любимой женой, уходит из жизни. Ясно, для чего театру понадобился такой отчётливый акцент, - осознание любящими своего чувства, над которым не властна физическая смерть, становится главным мотивом, «сверхзадачей» спектакля, смыслом режиссёрского высказывания. С. Грицай, а вслед за ним и актёры - хрупкая, экзотически нежная Э. Спивак и трогательно порывистый К. Дунаевский - смогли передать пластически уайлдеровскую мысль о философском противопоставлении видимому, внешнему - скрытого, духовного, истинного.
Вообще, в «Нашем городке» театру удалось продемонстрировать то, что принято называть вкусом. В этом отношении спектакли здеш¬него репертуара не всегда безупречны, но на этот раз всё решено и сыграно точно «в меру», без надрыва и перебора с сентиментальностью - но и без тотальной иронии, граничащей с цинизмом. Несколько странный, печальный, если не сказать чёрный юмор (свойственный, кстати, многим самостоятельным спектаклям С. Морозова) окрасил всё происходящее на сцене в тона трагикомедии. Квинтэссенцией стала трактовка образа Помощника Режиссёра. А. Черкашин играет именно помощника режиссёров Спивака и Морозова, а не абстрактного «человека от театра» и не конкретного жителя «нашего городка», и это тоже бесспорная удача. Но и другие актеры - а в «Городке» заняты среди прочих и старожилы труппы, давние и верные соратники - заиграли немного иначе, будто обуздав свою безудержно тёплую, душевную и бьющую порой через край витальность. Особенно это видно на примере того, как решены образы супругов Гиббс и Уэбб (П. Журавлев и Е. Дронова, К. Клубов и А. Бражникова). Типичный вроде бы для Молодёжного театра способ существования - узнаваемость, точно схваченные детали и приспособления, лёгкие заострения - но нет-нет, да и поймаешь себя на мысли: они же не люди... они – воспоминания.
В 1930 году в своей Нобелевской речи С. Льюис назвал Уайлдера драматургом, который в «наш реалистический век видит старые, прекрасные и вечно романтические сны». Забавно, что Молодёжный театр и его лидера тоже частенько упрекают в чём-то подобном. Отрадно видеть, что С. Спивак скорее согласен считаться анахронизмом, чем отступить от своей позиции, - но в творческом своём поиске не останавливается. А кто был прав, «реалистический век» или театр - поживём, увидим.