ЦЕНА ПОТЕРЬ И ОБРЕТЕНИЙ

Спектакль начинается со сцены распродажи обстановки старого дома мужем и женой – Виктором и Эстер Франц. Дом принадлежит Виктору и его брату. Актер Юрий Сташин ведет своего героя тайными тропами самоанализа: фамильный дом, где Виктор родился и вырос для него больше, чем просто дом – целая жизнь, границы которой не поддаются определению. Детство, незримо перетекшее в отрочество, наполненное нуждой (на дворе ведь «великая американская депрессия» 30-х), юность, отмеченная тревогой за отца и постоянными попытками заработать лишнюю копейку, конфронтация со старшим братом Уолтером (Пётр Журавлев), ушедшим из дома и выбравшим карьеру врача. Герой Сташина – в форме полицейского, и эта форма, как испанский сапожок, в который заключена его душа. Пространство сцены оформлено в стиле «инь – ян» – белые стена и потолок, а в глубине – черный квадрат, но не Малевича, а всего, что было с героями, бездна прошлого, в которую они вглядываются, которое тяготит их. Эстер (актриса Дарья Юргенс), которой не хватает ласки и внимания мужа, хочет избавиться и от мебели, и от прошлого: «Этот дом отдает каким-то маразмом, кажется, что тебе 100 лет». Слишком тяжела для нее эта ноша, оттого и прикладывается она к бутылке, ведь во хмелю легче говорить правду и переживать жизненное крушение. Она то вальсирует по сцене, то падает в объятья мужа, и в какой-то момент ее опьянение кажется ненастоящим – взгляд сразу «трезвеет», когда речь заходит о деньгах. Виктор, наоборот, цепляется за пережитое, ибо для него под толщей антикварной пыли скрываются его юношеские мечты, которым не суждено было сбыться из-за банкротства отца. Отец для Виктора был смыслом жизни. Но неотвратимо между отцом и сыном, как скала, выросла жертва – сын отдал часть жизни тому, кто, как оказалось потом, отнюдь не был так беден и беспомощен, как хотел это показать. Переживаниям героев вторит сценография – по мере развития воспоминаний и взаимных обвинений внимание зрителей переходит от длинного дубового стола к отцовскому кожаному креслу, а потом – за перегородку, где в кладовой прячутся винтажные стулья и высокая вешалка с одеждой родителей, где особый акцент – цилиндр отца. Рядом – узкое зеркало с дымной амальгамой. На авансцене – маленькая черно-белая модель детской комнаты Виктора, которую он делил с братом. А в левом углу авансцены – маленький уголок со старинными часами с маятником и спрятанным за ними стулом, куда, как в келью, попеременно прячутся от происходящего Виктор и Уолтер. Но главная доминанта – арфа, хранящая в себе чистоту и любовь, которой братьям так не хватает сегодня – ведь когда-то на ней играла их мать. Тут же старый патефон, – память об отце, – к которому частенько обращаются герои, чтобы связать воспоминания с действительностью. Его хриплый неясный звук пробуждает в них нежность к навсегда утраченному. И наступает миг, когда в их жизни появляется инфернальный Грегори Соломон, в котелке, с видавшим виды зонтиком, дряхлый, как весь этот дом, лукавый, как бес. Антиквар из породы умелых обманщиков, скупающих прекрасную старину за копейки. Валерий Кухарешин играет опытного торговца, вводящего клиентов в заблуждение – своей немощностью, глухотой, слабыми ногами (настолько, что его приходится водить по дому, поддерживая под руки), стихийными перекусами в самый неподходящий момент – отчего довольно грустная ситуация приобретает оттенок гротеска. Он приходит в их дом под предлогом помощи, словно говорит: «Ну зачем вам все это старье, вы – молодые, у вас впереди целая жизнь...» Соломон отвлекает Виктора, готового распроститься со всеми вещами по любой цене неуместно долгими рассказами о прожитой жизни, и, как бы невзначай, открывает ему собственную боль – его единственная дочь покончила жизнь самоубийством. Во втором действии появляется старший брат Виктора Уолтер, тот самый, что оставил его наедине с депрессивным отцом и нищетой. Им трудно разговаривать, ведь даже внешне они полная противоположность. Виктор – живая душа в обличье «простого парня», Уолтер – щеголь и делец, не обремененный душевными переживаниями. Герой Петра Журавлева примеряет на себя образ непогрешимого аристократа с полным отсутствием совести. Безупречный дорогой костюм, стиль и блеск, цинизм и расчет – все атрибуты успешного человека при нем. Известный в городе хирург, владелец частной клиники, Уолтер не понимает своего предательства по отношению к брату, он – отличный адвокат самому себе. Когда к Уолтеру приходит прозрение, он пытается искупить вину перед Виктором, сначала предлагая ему работу в собственной фирме, а затем – склоняя его к финансовой афере, которую придумывает на ходу вместе с Грегори Соломоном. Ведь ему сразу становится ясен хитрый замысел антиквара – скупка вещей по заниженной цене. Он добивается повышения предложенной суммы почти в 10 раз и быстро находит общий язык с Эстер, которая даже начинает заигрывать с ним. Появление Уолтера вскрывает годами зревший гнойник, – братья кричат друг на друга, обвиняют в равнодушии и нежелании видеть правду. Кульминация – драка между Уолтером и Виктором, скорее напоминающая танец, движения братьев плавны и замедленны, словно это сцена из кинофильма, снятая в рапиде. После этого начинается процесс выздоровления, у Виктора открываются глаза на истинную сущность отца – «скупого рыцаря», сидящего на деньгах в то время как его сын с женой недоедают. Уолтер понимает, что его жизненная идиллия гроша ломанного не стоит – от него ушла жена, карточный домик его благополучия разрушился. Эстер бросает в лицо Виктору всю ту женскую тоску, что копилась годами, оседая внутри пылью одиночества. Вот оно, прозрение, за которое заплачена дорогая цена – воспоминаниями, бережно хранимыми в глубине души, болью и обидой на тех, кто не понял, бросил, обманул, дорогими сердцу вещами. Даже арфа и мамино свадебное платье, – все брошено в костер, без которого невозможна новая жизнь. Спектакль кончается жизненно и мудро – Грегори Соломон скупает грехи и слезы Эстер и Виктора за сущие копейки – ведь большего они не стоят – и облегченные супруги отправляются в кино. Уолтер покидает их дом другим человеком, осознавшим фальшь своей жизни. Впереди у него непростой путь. Актеры выходят на поклон. Но сквозь ткань спектакля проступает реальность – то, что нам кажется сценографией Семена Пастуха и хореографией Юлии Малышевой, на самом деле течение нашей собственной жизни. Работа художника по свету Александра Рязанцева наделяет происходящее на сцене подсказками – выход ли это на первый план прошлого или робкая попытка заглянуть в будущее. Демонстрация костюмов Стефании Граурогкайте – на вешалке в старинном шкафу, или же в качестве облачения героев – свидетельствует о том, какую разную кожу мы носим, и что скрывается под ней. Филигранная работа художника-постановщика Семена Пастуха лишний раз доказывает, как важна архитектура любой жизни. И, наконец, отдельное «vivat» режиссеру-постановщику Олегу Куликову, отважившемуся на воплощение на сцене столь сложного, но прославленного материала. Артур Миллер, награжденный титулом крупнейшего американского драматурга ХХ века, также незримо присутствует в этом спектакле, ведь в реплики Виктора он вложил свою боль и трагедию отношений с собственным отцом. О спектакле «Цена» было бы правильно сказать – «по мотивам жизни». Жизнь человеческая бесценна, оттого и слепок с нее выглядит произведением искусства.