«СЮДА ХОЧЕТСЯ ПРИХОДИТЬ, ЧТОБЫ ДЫШАТЬ ВОЗДУХОМ ТЕАТРА»

Семён Спивак, художественный руководитель Молодёжного театра на Фонтанке, народный артист России Теплота, атмосфера в доме часто зависят от того, чья работа кажется обыденной, малозначимой. Ребёнком я не замечал и не оценивал того, что делала дома мама. Подумаешь, обед сварила, убрала, помыла! Бабушка, отец, я – мы все требовали заботы, уходили и приходили, нас надо было кормить, и мама порой не могла даже отойти куда-то из дома… Так и я сейчас – не могу вырваться из театра. Вот мы репетируем перед каждым показом: один неверно сыграл – с ним надо поговорить, поработать, у другого не получается сцена – ему надо помочь найти решение, кто-то отпрашивается с репетиции, кто-то просит совета… Есть две формы руководства. При первой можно давать указания напрямую и ждать исполнения, при второй – связывать, соединять через себя разные звенья единой структуры. Вот таким соединением я занимаюсь постоянно и беспрерывно, и только жена видит, в каком состоянии я порой прихожу из театра… «Ты какой-то чужой», – говорит она, а у меня даже реакция на жизнь отсутствует. Такой ритм существования делает невыносимым даже отпуск – надо отдыхать, а внутренние шестерёнки всё ещё продолжают крутиться в рабочем режиме. …Нет плохих и хороших актёров. Есть те, кто находится в рабочем состоянии, а есть те, кто временно пребывает в кризисе. Любой художник живёт от кризиса к кризису. А восточная философия даже рассматривает кризис как источник внутреннего роста. Период душевной нестабильности надо просто пережить, «дать себе полежать», быть может, даже на спине, как побеждённому. …В Молодёжный театр я пришёл в страшные годы, когда на него словно начинали спускаться сумерки. Тогда, в 1989 году, в театр почти перестали ходить. И предыдущему главному режиссёру Ефиму Падве, наверное, надо было тоже переждать свой кризис, «полежать на спине». Но он ушёл из театра, назвав мою фамилию. И когда я вошёл в его бывший кабинет, там в воздухе словно завис клубок тяжёлых, неразрешимых мыслей и проблем. Надо было как-то начинать разматывать его, в этих сумерках надо было ставить спектакль про «утро»… И мы тогда поставили гениальную пьесу Мольера «Мещанин во дворянстве». …Со мной в театр пришли актёры, с которыми мы сделали на других площадках несколько спектаклей, включая «Танго», прожившее 17 лет. А когда хотят уничтожить театр, достаточно его просто соединить с другим… Но я принял единственно верное решение: все стали «своими». «Чужих» у меня не было. Хотя момент, когда те 15 человек, с кем я пришёл на Фонтанку, решили, что я их предал, а «чужие» подумали, что все против них, всё же настал, и я, получилось, словно сам себя загнал в угол… Тогда-то и понял, что есть нечто большее, чем земля под ногами: потихоньку выбирался из того странного состояния, снова учился улыбаться, несмотря на неулыбчивые годы... Все, наверное, посмотрели на меня и решили: «А он-то – ничего!»… В нашем спектакле «Последнее китайское предупреждение» есть слова, которые в театре всегда звучат особенно: «Если спасётся один, спасутся тысячи вокруг него». Так и мы: ради новой жизни в театре мы эту безнадёгу, эти сумерки пережили, постепенно отмечая их рассеивание… Сергей Гавлич, заслуженный артист России После института я проработал четыре года в Пскове, но отношения с режиссёрами не складывались. Летом 1979 года приехал в Ленинград в гости, узнал, что появился новый театр. Когда увиделся с Владимиром Афанасьевичем Малыщицким, он показался мне совсем другим, чем прочие режиссёры. Псков я оставил. Мы пробовали что-то, репетировали, а потом появилось здание на Фонтанке... Владимир Афанасьевич был родным человеком, у него словно солнышко в душе жило. Никогда никаких конфликтов у меня с ним не возникало. Живой был человек, тёплый: «А давайте это попробуем… Давайте это…» Сколько было идей, а ни барьеров, ни фанаберии никогда не было. Близкий человек оказался… …При Малыщицком сценическое пространство было изменчивым. Амфитеатр в старом здании появился при Ефиме Михайловиче Падве, а при Владимире Афанасьевиче зрители находились со всех сторон площадки, и мы, актёры, появлялись отовсюду, чуть ли не из-под земли, перед ними. Декорации, бывало, стояли поперёк зала, а все проходили с одной стороны на другую… Всё было интересно, необычно для того времени. Да и зрители реагировали очень тепло. …Помню спецкомиссию в зале, которая по навету усмотрела нечто антисоветское в одном из спектаклей. Кончилось дело тем, что Малыщицкого сняли, выгнали из родного театра. Он, конечно, не пропал – ещё не один театр у него был: я бывал у него в «Юпитере» на Большой Конюшенной, забегал и в театр на Восстания. …В Спиваке мне нравится то же стремление к солнышку, к теплоте в театре, что было в Малыщицком. Наше счастье было, что Ефим Михайлович привёл его в театр... Наталья Суркова, заслуженная артистка России Я пришла работать к Спиваку ещё в 1986 году, когда ему предложили возглавить в «Ленконцерте» драматический ансамбль «Молодой театр». Через три года Семёна Яковлевича позвали в Молодёжный театр… Помню, здесь было всё какое-то пыльное, некрашеное, как и везде в 90-е годы. Но малая сцена, которая когда-то была основной, и сейчас остаётся очень, очень важной для нас. А к новым хоромам, появившимся в 2010 году, привыкали непросто. Всё было вроде удобно – и душ, и гримёрки, но сцена больше, не всё было ладно на ней со звуком. Сначала даже просили Спивака: «Давайте мы хоть иногда будем спектакли играть на старой сцене», но он ведь настырный, сказал «нет!» – значит, «нет». Через месяца три привыкли. …У нас нет вычурности режиссёрского самовыражения, когда актёры всего лишь краски в руках постановщика. Каждый наш спектакль рождается путём творческого соития режиссёра с актёрской личностью, и зрительское сердце на это отзывается. …У меня, конечно, были времена духовного раздрая, в которые возникали совершенно неконкретные мысли по поводу работы где-то вне Молодёжного театра. Но я умею ценить то, что у меня есть. Мне комфортно в этом театре, я его воспринимаю как свой дом, я люблю людей, с которыми я работаю, они – мои многолетние друзья… Регина Щукина, актриса Меня в детстве никто не водил по театрам. В шестом классе я сама себе купила билет, и театром, в который я попала, оказался Молодёжный театр. Хорошо помню бетонные мозаичные тумбы в Измайловском саду и помню Валеру Кухарешина в спектакле про войну. Война до прихода Семёна Яковлевича была здесь востребованной темой: уже придя на Фонтанку в качестве актрисы, помню огромные шкафы, протянувшиеся вдоль коридора и заполненные шинелями и гимнастёрками… …Я ведь ученица Семёна Яковлевича, и никакой жизни вне Молодёжного театра даже себе не представляла. На курсе мы все поголовно были в него влюблены. Для нас он каждый раз словно с небес спускался… …В театр я пришла в 1999 году. Мне казалось, что без Спивака я никогда и ничего не смогу сыграть, настолько ритмически тонко он выстраивает все роли. Причём роль он может сделать из любого крошечного эпизода, из «кушать подано»… У меня была такая служанка в спектакле «Маркиза де Сад»: это была отдельная история, отдельная жизнь. Семён Яковлевич умеет находить «воздух» для образа, когда его, кажется, просто нет, когда самого текста нет… …Были спектакли, при подготовке которых я ссорилась со Спиваком. Так, мне казалось в «Трёх сёстрах», что мою Наташу «задвигают». «Вы её не любите!» – кричала я Семёну Яковлевичу… Это какую мудрость надо иметь, дабы переварить все метания молодой артистки! А теперь я думаю, какое счастье, что я Наташу играю… …Сама собой на старой сцене была выведена формула близости к зрителю – «мы работаем в комнате». А новая сцена оказалась «двухкомнатной квартирой». Казалось, что спектакли теряют что-то при переносе на неё, что нарушилась сама атмосфера камерности, в которой мы работали. Нужны были новые постановки, новые сценические решения… И сейчас они у нас постепенно появляются… Екатерина Унтилова, заслуженная артистка России Я приехала в Ленинград в начале 90-х годов, когда ушла из Вильнюсского Русского драматического театра. Почти год жила на диванчике у Надежды Григорьевны Николаюк и Ахмада Рашидовича Байрамкулова, искала работу. Показывалась во все театры подряд – от Додина до Тростянецкого. Прошла зима, и так ничего и не произошло. В один из самых депрессивных вечеров поддерживавшая меня морально Алла Григорьевна Минина спросила, не хочу ли я показаться в Молодёжный театр... А я так тогда устала, что просто собрала вещи и уехала к маме, на Украину. И вдруг раздаётся звонок, это Марина Ароновна Беляева: «Вы нам очень нужны». Я только сказала: «Если нужна, приеду в сентябре». В сентябре Спивак сказал: «Приходите через несколько дней репетировать «Грозу». Но я же не показывалась, мы просто разговаривали! А Семён Яковлевич ответил: «Я уже про вас всё понял, походите, посмотрите спектакли...» Помню, «Дорогая Елена Сергеевна» произвела на меня сильнейшее впечатление, а те, кто играл в этом спектакле, скоро стали моими партнёрами по сцене и друзьями… «Грозу» мы выпустили весной 1992 года. Спектакль был знаменитый: ездили на фестивали, были на гастролях в Москве и везде был успех… …Из-за того, что сразу начались репетиции, Костя Воробьёв, Наташа Леонова, Толя Петров, Алла Одинг, Таня Григорьева, Серёжа Кошонин, Женя Дятлов стали мне родными людьми. Много значило и общение с Семёном Яковлевичем: он – подарок судьбы, хотя отношения у нас не всегда гладкие. Зато наше творческое общение плодотворно: это Катерина в «Грозе», Ольга в «Трёх сёстрах», Елена в «Днях Турбиных». Я никогда не чувствовала себя инструментом в его руках: у нас уважительно-товарищеское творческое общение. Так, у нас в театре есть спектакль Лёши Янковского «Валентинов день», в котором я играю. Он заметно отличается от работ самого Спивака, но я никогда не слышала от Семёна Яковлевича ни одного резкого суждения или порицания в отношении этой постановки. И это его характерная черта – уважать всякое творческое начало, насколько бы оно ни отличалось от его собственных взглядов… Валерий Кухарешин, народный артист России Официальное открытие Молодёжного театра состоялось 18 января 1980 года. Было очень неожиданно, что это помещение летнего катка в Измайловском саду дали Малыщицкому. Сначала стенки были облицованы белым кафелем, пол был цементным… Общее впечатление было какого-то спортивного зала. Буквально в ночь перед первым спектаклем мы все, включая директора театра, вооружившись ломами и молотками, откалывали от стен эту кафельную плитку… И обнаружившиеся под ней шершавые стены были очень даже кстати для нашего спектакля «Сотников». Конечно, помещение было не театральное, но по эстетике оно подходило для спектаклей Владимира Афанасьевича. …Театры, как люди, переезжая в новые дома, осваиваются и обживаются постепенно. Так и мы после общежития ЛИИЖТа, где долгие годы обитал Studio Малыщицкого, с которого всё начиналось, начали потихоньку обживать это здание в саду. Про нас тогда практически никто не знал, и помню, как мы даже зазывали прохожих у метро «Технологический институт». Но постепенно театр стали узнавать: он отличался от других – у него было своё лицо, был свой обжигающий чувства нерв, который даже спустя столько лет памятен тем, кто видел спектакли той поры. И этот «ожог» театром забыть практически невозможно. Подобного театра тогда в городе не было, да и сейчас, думаю, нет. Его породило само время и стечение обстоятельств. …Традицию искренности подхватил и следующий руководитель Ефим Михайлович Падве, без неё нет и сегодняшнего, живого Молодёжного театра Семёна Яковлевича Спивака. Нам вообще повезло на талантливых и неравнодушных руководителей. Если у режиссёра нет потребности высказывать то, что есть у него на душе, театра не получится. …В театре хорошая атмосфера. Спивак умеет держать грань демократичности и дружелюбия, не переходящих в фамильярность и панибратство, и всегда доступен для общения. Сюда хочется приходить не только репетировать и играть, но и общаться с друзьями, дышать самим воздухом театра…