«ЭТО МУКА — ПОЯВЛЯТЬСЯ ПЕРЕД ЗРИТЕЛЕМ!»

Она – актриса непростая. В ней чувствуется властность и непокорность – даже в самых мягких ролях. В ней всегда скрыта страсть, только принимает она разные формы. А ещё в ней таится детская взбалмошность, жажда всё попробовать и преодолеть непреодолимое. К каждому кинематографическому или театральному «блюду» она добавляет свои «специи». Наверное, эта разноплановость и помогает ей быть востребованной совершенно разными режиссёрами. Наша беседа также оказалась, что называется, с перцем: актриса рассказала, когда публика начинает волноваться, где брать эксклюзивные наряды и почему детей надо пороть. – Дарья, вы не знаете, но и ваш, и мой день рождения в этом году мы отмечали… вместе. Только я была в зале, а вы на сцене. Премьера спектакля «Цена», помните? – Да что вы! У вас тоже 20 января? Любопытно. Кстати, я впервые отмечала день рождения на сцене. – А ведь в сентябре исполнилось 25 лет вашей творческой деятельности в Молодёжном театре на Фонтанке. Ожидали, что этот роман так надолго затянется? – Нет! У меня были приглашения работать и в БДТ, и в Москве. Но я поняла, что для меня этот театр – лучший в мире. Он близок мне по духу, то есть я чувствую так же, как чувствует режиссёр, я восхищаюсь его пониманием материала. Иногда читаешь пьесу и думаешь: «Да нафига он её взял? Скукотища!» А потом смотришь спектакль – и не оторваться. Дело не в пьесе, а в мастере, который плетёт кружево из смыслов. – Недавно Семён Спивак давал интервью нашей газете, в котором сказал: «Люди воспринимают хорошее через плохое». Вы с этим согласны? – Да, потому что всё в мире относительно. Иногда кажется, что так плохо – хуже некуда. А потом именно благодаря этому возникает что-то прекрасное. Я верю, что всё, что ни происходит, к лучшему. – Первая премьера театра в этом сезоне – комедия «Адъютантша его императорского величества, или Корсиканка». Вы играете в ней главную роль. Какой будет ваша героиня? – Жозефина – женщина, которая умеет быть счастливой в самой невероятной беде, в самой безысходной нищете, в самые тяжёлые минуты. И этой жаждой жизни она делится с Наполеоном – человеком, который погас. Он – «живой труп», его ничего не интересует, он мёртв внутри. А она объясняет, что неважно, кто ты и что с тобой: нужно просто радоваться солнцу и быть внутренне свободным. От всего – от денег, славы, почёта… Она – воплощение всего живого и радостного. – Вам эта роль близка? – Я бы очень хотела такой быть! Но тут парадокс: с одной стороны, это очень просто – радоваться жизни просто потому, что ты жив, а с другой – очень сложно, потому что всё время хочется большего. – Вы как-то говорили, что одна из самых важных для вас ролей – Медея, абсолютно противоположный персонаж… – …знаете, я не согласна со многим, что говорят о «Медее». Например, мы были на фестивале в Челябинске, и нас очень сильно раскритиковали. Говорили, что она не женщина, а монстр. Но это не так! Её предали, а она очень любила, очень. Ради любви к мужу она шла на преступление, ничего не боясь и ничего не требуя. И когда у неё отбирают детей, самое дорогое, что у неё осталось, она их убивает… Она не монстр, а заложница всепоглощающей любви. Она обречена любить того, кто не любит её. – Это случайность, что вы играете спектакль вместе с сыном? – Да. Никакой символики! Так уж совпало, что мои партнёры, с которыми я играла, ушли из театра, а артисты, которых можно было бы пригласить, были очень заняты. И я предложила поучаствовать Егору, который тогда был ещё не очень сильно задействован в работе театра «Буфф». Нам было удобно репетировать вдвоём, потому что я никого не выдёргивала и не отвлекала. – Родственные отношения не мешают процессу? – Какие-то вещи для его удобства я подсказываю, Егор прислушивается, поэтому конфликтов у нас не бывает. Единственный нюанс – во время его монолога я начинаю судорожно прислушиваться: не сбился ли он, не забыл ли чего? И это меня несколько сбивает, вылетаю из образа. Я начинаю следить за ним уже как мать. – Вам важно помогать или вы отстранённая мать? – Ну что вы, я постоянно всовываюсь с какими-то советами, может быть, и глупыми, но… права я качаю и наставления даю – и сыну, и невестке. И внучку жучу. Я – строгая бабка, со мной не забалуешь! (Смеётся.) – А если бы вам нужно было сформулировать всего один самый главный принцип воспитания, что бы это было? – По-роть! И меня пороли – ого-го, ещё как! И я сына порола. Надо детей воспитывать, а то вон как безобразничают! – Да, непросто всё у вас. А как вы считаете: артист может раскрыться, если у него не было перепутий и сложностей в жизни? – Когда у творческих людей всё благополучно, иногда говорят: «Сердце ожиреет!» Но важно только одно – хороший ли ты артист. А всё остальное неважно: ни фигура, ни характер, ни те дрова, которые ты в личной жизни наломал. Потому что хороший артист выходит на сцену, и зритель настораживается, становится вовлечённым и начинает неровно дышать. Артист должен быть интересным, и тогда зритель будет волноваться. – Дарья, вы ведь преподаёте курс студентам театрального факультета Балтийского института экономики, политики и права – чему вы их учите? – Понимать своё тело. Чувствовать свою правду, потому что, если ты не веришь себе, играешь, притворяешься, лепишь образ, – тебе не поверят и другие. Значит, нужно найти её внутри себя и так донести до зрителя, чтобы он тоже проникся. Для этого нужно всё время пробовать и искать себя, как говорил Станиславский, «в предлагаемых обстоятельствах». – Без каких качеств человек не станет актёром? – Без силы воли. Без доброты. И, наверное, без… как называется этот материал, из которого искра высекается? Кремень! Без кремня в грудной клетке. Чтобы зажигал огонёк. – Именно в грудной клетке – не в голове? – В какой голове, о чём вы говорите? У артиста все беды – от головы. Это страшно! Её нужно отключать. Хотя, возможно, другой педагог будет учить всё просчитывать. Но не я. – Мне кажется, современное искусство этим грешит. В основе его часто лежит некая очень рассудочная концепция… – Я так равнодушна к нему! Я стараюсь его замечать, но всё-таки идти к сути, а не к форме. Я не понимаю, что такое современное искусство. – Хочу спросить о ваших киносъёмках. Вот взять «Брата-2» и «Морские дьяволы» – совершенно разные работы… – То, что я попала в большой кинематограф, да ещё и к Балабанову – это невероятное счастье. И только сейчас я начала понимать: ой, как долго нам ещё ждать прихода такого гения, как Балабанов! Почему? Во-первых, он снял все жанры, которые только могут быть, – от мелодрамы до хоррора, от боевика до чёрной комедии. Во-вторых, он многое предвидел – тот же «Брат-2» или «Жмурки» растащены на цитаты, которые актуальны и сегодня. И, конечно, найти для главной роли Серёжу Бодрова, который стал любимцем всего мира… А «Морские дьяволы» – это сериал, который не дал помереть с голоду мне и моей семье. И когда он на меня свалился, я была очень рада, потому что носиться и сниматься в боевике – это же мечта детства! Все девочки ходили на дискотеку, а я где-то с парнями куролесила, хвосты собакам крутила, пропадала, убегала, а потом за это всё получала от родителей. Сейчас я это, конечно, переросла, в полях не бегаю: я такая большая тётенька, которая занимается компьютером, всё знает и понимает наперёд. Но я ничего себе – ещё в форме! – Вот не поверю я вам, что так просто взяли и отошли от этого хаоса – вы же даже каскадёрские трюки не позволяли другим делать! – Ну да... И на лошадке поскакала, и по горам поползала, и машину водить научилась – в 40 лет за руль впервые села! Кино научило меня переступать страхи. Одно погружение с аквалангом чего стоит! Мне сказали: «Дышите только ртом» – и я сразу вообще разучилась дышать. Первое погружение – абсолютная паника. А потом меня догнать не могли – едва я замечала рака, уплывала за ним, исчезала – только и видели! Прыгала с высоченного носа корабля. Хотя можно было дублёра взять, но я сама захотела. Я очень большой трус, и для себя никогда бы этого не сделала, но если надо – значит, надо. – А есть ли у вас роли, которые были вызовом? – Любая роль – вызов: получил, и сразу вперёд, работай! Мне всегда странно слышать, когда актёры говорят, что они счастливы, когда выходят на сцену, что они дарят радость зрителям и радуются сами. Я выхожу на сцену и не ощущаю никакого кайфа – мне бы справиться с ролью, отыграть её хорошо, на мысли не остаётся сил. Перед выступлением меня всегда трясёт. Это мука – появляться перед зрителем! Счастье – это когда ты после спектакля выползаешь за кулисы и думаешь: «Слава богу, всё закончилось!» А потом становится совсем плохо – ложишься спать и не заснуть: начинаешь снова всё проигрывать в голове… – Зачем же такие мучения? – Работа такая, что ж поделаешь! – Оглядываясь назад, вы можете сказать, что что-то было зря? – Нет, мне не о чем жалеть! Все трудности танком проходили по мне – и потери, и расставания, и страдания. Но человек, который их испытал, может этим поделиться. Я проживаю эту боль на сцене, и зрители начинают неровно дышать. Это – моя правда, которую я добыла из жизни.